— сказал' Хурт.
— А кто сделал народ больным? - воскликнул подошедший Кийпсаар. — Национальный фронт со своим подстрекательством! И для чего? Для того, чтобы самому сыграть роль врача, а потом предъявить больному счета покрупнее.
Уже разгорался огонек спора, уже столпилась кучка заинтересованных. Редактор газеты Национального фронта пылко принялся доказывать Кийпсаару, что нужно только одно — иметь вождя. Истинный вождь — это человек, к которому вообще нельзя подходить с требованиями мелкобуржуазной морали, потому что он на голову выше всех других. Мораль придумана только для маленьких людей.
— Так что вашему вождю позволительно брать взятки, воровать, лгать, нарушать данное слово, не так ли? — иронически спросил Кийпсаар.
— Безусловно, — ответили ему. — То, что не разрешается нашему брату, в руках вождя может превратиться в сильное оружие.
— Но ведь народу, я полагаю, следует брать пример с вождя?
— С вождя нельзя брать пример. Он единственный и неповторимый. Нужно только слушаться и исполнять приказ, вот и все.
— Ну и ну! - с разных сторон раздались протестующие голоса.
— Нечего тут «нукать» ! - прервал их редактор газеты. - Ход вещей сам приведет нас к вождю, хотим мы этого или нет. И к тому же быстрее, чем вы думаете.
— Одним словом: один за всех и все за одним? — наивно спросил кто-то, после чего кругом разразился смех.
— Но, дорогой коллега, — сказал Кийпсаар, — вашего вождя надо с детских лет питать наподобие пчелиной матки, иначе его трудно распознать.
— Он сам в нужный момент почувствует свое призвание !
— Но, бог мой, может, у него в голове не все дома?
— Тогда ему не было бы дано силы и власти над другими людьми.
— Как дано? Кто дал? - вскипел Кийпсаар. Только слепая масса может дать это. Но массе нужно открыть глаза. Этого вам, конечно, не хочется!
— К чему? — ответил коллега Кийпсаару. — Масса всегда счастлива, когда она слепа и когда кто-то другой думает за нее. Гибельно делать массу сознательной! Это марксизм, с которым покончил Гитлер. И у нас теперь тоже пробил последний час для марксизма и демократии.
— Ну, это мы еще посмотрим! — начал Кийпсаар, собираясь продолжать, но тут подоспела госпожа Раудкатс. Она была тем духом, который реял повсюду и внимательно следил, чтобы политические враги не сцепились где-либо. Она притушила огонек спора, рассеяла группу спорящих и насильно увела Кийпсаара танцевать.
В зале Пауль Орайыэ уже некоторое время без устали кружился в вальсе с мадемуазель Ормус. Следом за ними следовали адвокат Тамберг с госпожой Орайыэ, старомодно держась далеко друг от друга. Госпожа Орайыэ напрягала слух, потому что ее Пауль, переставший кружить свою даму и перешедший на более спокойный шаг, задыхаясь, шептал мадемуазель Ормус:
— Я должен... я должен сделать вам несколько комплиментов. Во-первых, вы среди наших дам единственная барышня... единственная дева, так сказать...
«Но, Пауль, как же так можно!» — подумала госпожа Орайыэ, еще ближе придвигаясь к передней паре.
— И потом, — продолжал Орайыэ, — вы так хорошо танцуете, как будто мы с вами давным-давно станцевались. К тому же в вас так много жизни, что даже смерть и та могла бы только развеселить вас. И, наконец, наконец... эти ямочки на щеках...
— Как и у вашей супруги, — засмеялась в ответ мадемуазель Ормус, через плечо поглядывая на госпожу Орайыэ. Эта фраза успокоила последнюю, и она наконец отпустила своего партнера. Вытирая лицо, тот остановился возле Хурта.
— Вот видите, старею, — сказал Тамберг. - Пороху не хватает, в жар вгоняет. Вам что, у вас вся жизнь впереди. Но и вы когда-нибудь почувствуете, как на вас вдруг откуда ни возьмись сваливается старость. А ведь подходит она потихоньку и весьма коварно. Шагаешь по улице и вдруг замечаешь, что ходишь уже не прямо. Попытаешься выпятить грудь, но это как-то неудобно... Гораздо удобнее этак чуть-чуть согнуться. Так это и начинается... Но чего я тут философствую, я вовсе не хотел докучать вам!
Тем не менее он не отпускал Хурта, а продолжал свои сетования, пронизанные странной покорностью судьбе. Да, он все яснее чувствует, как стоит где-то на краю
человеческих радостей и страданий, а не в центре их. Все как бы танцуют мимо него, даже тогда, когда сам он участвует в танцах. И он продолжал свою исповедь:
— Каждый вечер, когда я беру в руки зубную щетку и стакан с водой, я чувствую, что расстояние между вчерашним и сегодняшним короче, чем между вчерашним и позавчерашним, что все катится под уклон в ускоренном темпе... Вначале это поражало, но теперь я стараюсь сохранить твердость духа при виде этой неизбежности.
Хурт слушал собеседника в пол-уха, следя глазами за госпожой Раудкатс, которую собирался пригласить на вальс. Ио вокруг нее в виде свиты все время вертелись эти два студента — Кукемельк и Карнеоль. Потом все трое вдруг исчезли, и Хурт успокоился. Зато беспокойство охватило теперь другого наблюдателя. Это была госпожа Тарас, невольно приглядывавшаяся к тому, как студенты кружились вокруг хозяйки дома. «Противно видеть, как пожилая замужняя женщина кокетничает с этими мальчишками...»
— Не знаю, куда подевалась ваша супруга? — спросила она проходившего мимо нотариуса. — Я уже давно не вижу ее.
Ах, что за толстокожее существо этот господин Раудкатс! И ухом не ведет, в то время как жена его бог знает где крутит роман! Нет, мой Хельмут не такой бесчувственный! И недавняя семейная ссора представилась госпоже Тарас совсем в ином свете.
Но напасть на след хозяйки дома было не так легко, потому что она в сопровождении двух своих кавалеров уединилась в библиотеке, не предназначенной для приема гостей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109