Бекреев побежал к мосту, швырнул гранату: вместе со снегом вздыбился мохнатый клок земли. И тогда вторая пуля пронзила плечо нашего командира. Бекреев закачался, но не упал; зубами вырвал кольцо из второй гранаты, метнул.
За мостом замолк пулемет, и бойцы с шумом, с гиком бросились на ту сторону. Из рва белые полезли влево, к лесу.Мы разбились на две группы: одна — Гайдаенко — перебежала дорогу и укрепилась за деревьями. Мы остались во рву. Пулемет Гайдаенко сыпал и метал пули по мосту, на который несколько раз толпой бросались белые. А ветер бил в глаза, и снег забирался в рот, и пули рыли и коверкали землю.
Молчановцы стреляли из-за реки и с левого фланга, и в нашем отряде людей оставалось все меньше и меньше.Борис лежал вправо от меня за камнем. Шапку он потерял, потные волосы его замерзли и торчали во все стороны. Он, наверное, не видел ни меня, ни лежащего рядом с ним Бекреева, и только желтые, мелькающие в лесу полушубки молчановцев стояли у него в глазах. Он стрелял.
Перебегая от дерева к дерезу, на моет опять бросилась группа молчановцев. Гайдаенко застрочил из пулемета, но тут же ткнулся лицом в щиток...
Нас сдавили с двух сторон.Бекреев швырнул разряженный наган, зловеще сверкнул клинком и, страшный, решительный, пошел на белых, перешедших мост.
— Глуши белую кость!..
И сразу поднялись обе группы бойцов и заметал!! гранаты. И не стало слышно ни ветра, ни стрельбы, ни криков. Только гудела земля от взрывов, метался огонь, метался снег, падали и глохли люди. И трудно стало различить, где враги, а где свои в этой потрясенной взрывами и эхом глуши.
Обезумев, я носился среди побоища, отыскивая гранаты у раненых и убитых, и опять бросался к мосту.Вдруг что-то ожгло мою правую ногу. Обхватив руками сосну, я опустился на снег.
Наши бойцы гнали остатки беляков. Терпя людей, молчановцы в панике разметались по лесу.Из-за моста, подбирая раненых, возвращался Бе-креев с бойцами.
Я попытался подняться, но ноги мои отяжелели, жгучим огнем горело колено. Опираясь на винтовку, я закричал:
— Товарищи, не оставьте меня!
Двое бойцов подошли и взяли меня под руки.
— Опирайся на плечи,— сказал длинноусый Кирюша — амурский матрос, и мы двинулись за отрядом в тайгу.
Восемнадцать человек, измученные переходом и боем, шли по лесу, погруженные в глубокое молчание. Нас больше никто не преследовал.
Бекреев опирался на сучковатую палку.Шинель его была изорвана. Он часто останавливался, брал снег и жадно глотал его.Борис плелся сзади Бекреева, он был без шапки, смерзшиеся его волосы торчали во все стороны. По лицу струйками текла кровь.
Несколько поодаль брели, поддерживая друг друга, раненые бойцы. Никто не разговаривал. Слабо пел затихающий ветер над хмурыми верхушками сосняка, шумели и скрипели покачивающиеся деревья.
Так шли час, второй.Лес редел, попадался мелкий кустарник, березняк. Березняк вывел к просеке, и мы наткнулись на людей, одетых в полушубки и ватные телогрейки.
Бекреев схватил последнюю гранату и закричал сильно, как только мог:
— Стой! А то разнесу в дым!
Человек в длиннополой шубе, с лицом, окаймленным русой щетиной, подняв руки, спокойно сказал:
— Свои мы, как и ты. Звездочку на шапке твоей вижу... Улинцы мы!
— А что вы тут делаете?— пряча гранату, спросил Бекреев.
— Дозор мы. Там, далее, отряд наш.
— Веди,— доверчиво произнес командир, и лицо его просияло.
За просекой встретились с партизанами. Бекреев,обессилевший от потери крови, опустился на землю.
— Только и сил моих хватило,— сказал он, взглянув на подошедшего Улина.
Я стоял в стороне, опираясь на плечо Кирюхина, и смотрел на Алексея Ивановича. Сердце мое радостно билось, руки тянулись к Улину, но он не замечал меня.
Бородатый, окрепший, в черном пиджаке, в высоких оленьих унтах, он наклонился к Бекрееву и расспрашивал его о бое и численности белогвардейского отряда.
Когда Бекреева подняли на руки и понесли к деревне, я крикнул:
— Алексей Иванович!
Серые глаза изумились, борода разомкнулась, сверкнули зубы.
— Санька! Да как же так?.. Вот и встретились,— обнимая меня, говорил Улин.— Вот, брат, не ожидал. А Бориса-то куда девал, жив ли он?
— Я здесь!— И страшный, неузнаваемый Борис, с засохшими комками крови на лице, протянул руку.
— Э-э, брат, какие вы!.. Маркин! — крикнул Улин молодому парню с узкими монгольскими глазами,-— возьми людей и отправь раненых... Ну, пока, некогда мне, надо беляков доконать...
Он еще раз обнял меня и, взглянув на Бориса, согнувшись, шагнул, и группа партизан человек в сто двинулась за ним.Через час мы были в теплых квартирах. А к ночи, уничтожив остатки офицерского отряда, вернулся отряд Улина.В деревне пробыли всего несколько дней: нас отправили на пяти подводах на станцию Ин, так как отряд Улина вел партизанскую войну, а оставить нас в деревне было бы небезопасно.
На Ине нас поместили в санитарный поезд, и мы узнали среди раненых бойца прокофьевского отряда- Он рассказал, как героически погиб под Волочаевкой командир нашего отряда, почетный путиловец Прокофьев.
Вечером того же дня, когда санитарный поезд был готоз к отправлению, на станции состоялся многолюдный митинг, посвященный взятию Волочаевки.Долго доносились к нам громовые раскаты «ура».Ночью наш поезд ушел.Два месяца пробыли мы в Благовещенском госпитале. За это время белогвардейцы окончательно были выбиты из Хабаровска.
Апрель стоял теплый. С крыш падали острые ледяные сосульки, в сточных канавах шумела вода, по-весеннему дымились высыхающие деревянные тротуары.Было воскресенье. Наслаждаясь наступившим теплом, гуляли по улицам люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92