..
— Я, мои друзья, еду на амурский фронт!..
Мне становится грустно, мне жаль расставаться с Улиным. Борис тоже опустил глаза. Этот месяц он жил па квартире у Алексея Ивановича и успел привыкнуть к нему.
— Почему же вместе нам не служить? — спрашиваю Улина.
Улин улыбается, от глаз его разбегается мелкая сетка морщинок.
— Вместе, Саша, вместе,— говорит он,— будем работать, только в разных местах. Увидимся еще. Пишите мне.
Улиц смотрит на часы.
— Ну, мне пора, через час гарнизонное партийное собрание, мне нужно доклад сделать. Прощай, Саша! Выпишут тебя, так ты прямо ко мне приходи. Адрес-то не забыл?
— Нет.
— Ну то-то же.
Он поднимается и жмет мне руку. Борис идет за ним. На пороге Улин задерживается и говорит:
— А наган-то твой Анастасия Терентьевна тогда еще достала из помоев, вычистила. Жлет она тебя каждый день, обрадовать хочет наганом. Ну, пока, не скучай!
Часть третья
Поезд бежит па запад. За окнами синие сугробы, молчаливая, хмурая тайга. Небо мутное. Сосны утонули в снегу, отяжелели от зимней одежды ветви елей. От дороги к лесу мелкими крестиками уходят следы таежных птиц. На минуту сквозь тучи прорывается тусклое солнце, и тогда снег блестит ярко и ослепительно.
Поезд приближается к Верхнеудинску. В вагоне душно, накурено и смрадно. Борис спит на верхней полке. Накануне он участвовал в облаве. Утром он пришел усталый и нездоровый: кашель душил его. Л через час после его возвращения Анастасия Терентьевна и Улин провожали нас до вокзала. Расстались мы, как родные, а Анастасия Терентьевна просила написать ей, когда нам голодно будет,— она вышлет сухарей.
Еще одна станция и — Верхнеудинск. Там, где-то на Песчаной улице, в деревянном домике, живет Сима. Она потеряла меня и немало, наверно? погоревала от этого.
По вагону проходит кондуктор. Он шагает через людей, которые расположились на полу.
— Скоро Верхнеудинск? — спрашиваю я.
— Подъезжаем.
Бегу через весь вагон и бужу Бориса.
— Боря, Боря! Верхнеудинск! Ну, вставай же, медведь!
Белецкий только головой шевелит да мычит сквозь сон. Я стаскиваю его за ноги.
— Товарищ Белецкий, приехали!
Борис неохотно спускает ноги с полки, трет глаза. Вещей у нас немного, сборы очень коротки. Надеваем шинели, полученные в Чите, и выходим на станцию.Поезд дальше не идет; он возвращается в Читу, но через раскрытые окна и во все его двери уже заблаговременно лезут намерзшиеся па вокзале пассажиры.
Мы пересекаем железнодорожные пути и направляемся в город.Перескакиваю высокие сугробы: ноги тонут в снегу, и мне кажется, что нашему путешествию не будет конца.
Я воображаю, с каким волнением встретит меня Сима. Тонкие ее руки трепетно обоймут мою шею. Быть может, она даже заплачет от радости.Виновато улыбаясь, я буду слушать ее упреки. За полгода я не написал ей ни одного письма. До писем ли было!
Борис злится на меня за торопливость:
— Тише ты! Как сумасшедший несешься по улицам. Что я, мальчишка — бегать за тобой?
Пытаюсь замедлить шаг, но все равно ноги неудержимо стремятся вперед.Ворота оказываются закрытыми, с озорством широко распахиваю калитку и влетаю на крыльцо. И тут неожиданно приходит разочарование: двери оказываются закрытыми на висячий замок, а ставни наглухо закреплены болтами.
— Где же они? — с огорчением спрашиваю я Бориса.
Белецкий не отвечает. Он тоже огорчен. По дороге он мечтал о чае и хорошем отдыхе.
— На нет и суда нет,—-печально говорит он.— Пошли в отдел, там наверняка застанем начальника.
В отделе мы получаем у коменданта пропуск к начальнику. Потом идем по узкому полутемному коридору.Начальник отдела, Дубровин, принимает нас не сразу. Мы ждем несколько минут, разглядывая на стене лозунги и приказы.
Прочитав о дисциплинарном взыскании, наложенном на какого-то сотрудника, Борис говорит:
— Видать, строгий человек...
Но вот открывается дверь кабинета, и на пороге появляется низенький человек с утомленным лицом.Он внимательно осматривает нас, поправляет длинные пушистые волосы и спрашивает:
— Вы из Читы?
— Так точно, товарищ начальник,— отвечаем мы.
— Проходите, потолкуем.
В кабинете он опускается в простенькое деревянное кресло, долго роется в бумагах и тепло, по-дружески говорит, что завтра утром мы должны явиться для получения первого задания. Работа будет оперативной — завтра нужно произвести обыск в нескольких белогвардейских домах.
Он поднимается из-за стола, подходит к нам, обнимает Бориса и радушно улыбается.
— Молодоваты вы для нашей работы, но ничего — думаю, что справитесь.
— Справимся, товарищ начальник.
— Ну вот и хорошо!
Потом он выдает нам ордер на комнату, провожает до столовой и прощается.Мы быстро расправляемся с обедом и, задымив махоркой, выходим на улицу.Холодный полдень. Наши лица обвевает морозный ветер. Мы застегиваем шинели и снова направляемся к Симе.
У ворот нас встречает ее квартирная хозяйка.
— Здравствуйте! Сима дома? Мы уже были у вас...— перебивая друг друга, говорим мы.
Но хозяйка молчит... На лице ее — ни радости, ни удивления.Сердце мое тревожно сжимается от предчувствия какого-то несчастья.
— Как хорошо, Саша, что вы приехали,— тихо говорит хозяйка.
— Что с Симой? — дрожащим от волнения голосом спрашиваю я ее.
— Вы не расстраивайтесь. Сейчас ничем не поможешь... Будем надеяться на бога...
Не помня себя, я хватаю ее за ворот пальто и кричу:
— Да говорите вы, что с Симой?!
Хозяйка неловко освобождается от моей руки и, поправляя ворот, сбивчиво, виноватым голосом говорит:
— Зас-стрелилась... в больнице...
И вот как-то сразу исчезает тревога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92