Зарядив наган, он быстро спускается вниз. Я бегу за ним... Вскоре мы подошли к шалашу. Навстречу нам выскочила пушистая собака и залилась громким лаем. Из шалаша вылез низенький старичок с русой бородой. Он прикрикнул на собаку и равнодушно подошел к нам. Внимательно и недоверчиво осмотрев нас, он спросил:
— Куда путь-дорогу держите?
— В Читу, папаша,— ответил Борис. Лицо старика расплылось в улыбку.
— Читу-то вы давно прошли.
— А как же теперь нам идти? — спросил я. Старик почесал в скомканной бороде:
— Троп-то тут на Читу, слышь, много,— как-то неопределенно ответил он.
— Нет ли у вас табачку? — немного помедлив, спросил он.
— Есть, папаша, сейчас закурим,— вытаскивая кисет, сказал Борис.— А вы нас, папаша, наверно, чаем напоите?..
— Это можно, только чай зеленый, китайский...
— Ничего, какой есть.
Шалаш был небольшой, из сосновой и березовой коры. Вместо дверей висел мешок. На полу валялась подстилка из бараньего меха, в углу стояло кремневое ружье, на стене, около подстилки, висели охотничий нож, пиджак, поношенная шапка и ичиги.
Возле шалаша у бурного, шумящего ручья стояли рогатки с закоптевшим ведерком. Под ведерком еще тлело несколько потухающих головешек.
— Ну, как живем, отец? — садясь возле шалаша, спросил Борис.
— Ничего, слава богу, живем помаленьку.
— Ну а как,— подсаживаясь к Борису, спросил я,— золотишка много намыли?
— Да какое, слышь, тут золото: кормимся малость, и слава богу.
— Чего же тогда вы здесь живете?
— А куда боле денешься? Кругом разбой, грабеж. Народ дикой, слышь, стал. Да и занятие мое таежное.
Старик поднялся, прошел в шалаш, накрошил китайского чая, высыпал в ведро.
— Угощение у меня — сухари, а боле ничего нет.
— Ничего, спасибо, папаша, мы привыкший народ, спасибо и за это.
Старик вынес из шалаша две деревянные чашки, несколько сухарей и кусок сахару.Мы пили горячий чай, размачивали сухари, а старик сидел рядом, поглядывая на нас.
Повеселев после чая, Борис спросил:
— А как, папаша, дойти до Читы? Вы, наверно, все места здесь знаете?
— Да как не знать, пятьдесят семь годов здесь живу, каждую тропку обошел. Вот эту, слышь-ко, гору пройдете, за ней сразу деревня будет, так вы в нее не заходите—казаки там. Оно, конечно, может, ничего вам и не сделают, а пойдут спросы да расспросы, ну и задержка будет...
Мы выпили еще по чашке чая и поднялись. Борька протянул старику руку.
— Ну, спасибо вам, папаша.
— Дай бог здоровья,— ответил старик.
Из-за шалаша опять выскочил пес, ощерился, но старик грозно прикрикнул па него:
— Гуран, нельзя! Пошел на место!
Пес опустил голову, завилял хвостом и лег у костра. Старик перебрел с нами ручей и, пожимая руки, сказал:
— Лесок пройдете, тропинка там будет, так вы по ней до горы, а за горой березнячком пойдете...
— Спасибо, папаша, будьте здоровы,— сказал Борис, и мы зашагали к лесу.
Вечером, застигнутые темнотой, мы приближались к Чите. Впереди протянулись гирлянды огней. Было душно. На горизонте вспыхивали далекие зарницы.Борька внезапно остановился и присел.
— Садись, отдохнем немного. Тут патрули, как бы не натолкнуться...
— А не лучше ли ночью пройти? — спросил я. Борька повернулся ко мне. В темноте лицо его казалось широким и расплывшимся.
— Нет,— твердо произнес он,— идти надо сейчас. Как ты будешь искать ночью квартиру Улина? Сразу влопаемся...
Мы долго раздумывали, как лучше войти в Читу. Теперь для нас начиналось самое главное испытание...
Я лежал около Борьки. Ноги мои ныли от усталости. Казалось, что я никогда больше не смогу поднять их. По телу пробегала неприятная дрожь.
— Да не дрожи ты! Чего тебя затрясло, как бабу. Пошли, что ли?..— сурово сказал Борис и поднялся.
Небо озарилось вспышкой молнии; какую-то долю минуты были видны мохнатые обрывки туч и Борькино задумчивое лицо.Где-то, точно ломалась земля, треснул гром, и сразу брызнули капли теплого дождя.
— Дождь... Это хорошо... Только бы посильней, тогда нас ни одна собака не увидит.
Мы шли в темноте на ощупь, как в воде. Лес стал реже. Вверху качались на ветру черные сосны. Впереди лежало широкое, как водяное плато в ночи, поле, озаренное на горизонте мутными огнями.
Когда мы приближались к окраинным домикам, хлестал ливень. Под ногами хлюпали лужи воды. Мы промокли насквозь. Одежда на мне казалась тяжелой и лишней. С фуражки по лицу, за ворот гимнастерки стекала вода...
Огни скрылись, точно камни, брошенные в воду. Впереди вставала тяжелая тьма.
— Куда идти, черт его знает?— хватая меня за руку, с досадой сказал Борис и вдруг наткнулся на что-то твердое.— Подожди, тут, кажется, забор... Ну да!
Через несколько минут мы были на маленькой улочке. В темноте едва очерчивались силуэты домов. В одном доме сквозь щели ставень просачивался свет.
— Идти надо около заборов, осторожно. Сгибаясь, я пошел за Борькой вдоль заборов.
И вот мы в городе, к которому пробирались три дня.Там, на Подгорной улице, квартира большевика Улина. Пройдет эта дождливая, полная неожиданностей ночь, и завтра, с рассветом, как-нибудь мы отыщем Улина, и задание будет выполнено. О! Тогда нам нечего больше бояться. Тогда мы смело будем разгуливать по песчаным улицам Читы и дерзко смотреть в глаза се-меновцам... Немного, немного осталось вам, господа, греметь шпорами, буянить в кабаках, мучить в застенках людей! Четыре, пять дней — и вы, охваченные звериным страхом, побежите из Читы, как бежали из Иркутска, Верхнеудинска и многих других городов...
И вдруг сквозь раздумье, сквозь шум дождя, как неожиданный выстрел, взметнулся голос:
— Стой, кто идет?
Я вздрогнул, поднял голову:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92