Он рассказывал, что в деревне, откуда он родом, не было человека сильнее его, что он. одной рукой поднимал две двухпудовые гири, побеждал всех в драках, вырывал с корнями деревья, когда становился злым, что у него, было самое лучшее во всей Варшаве ружье, что ездил он на паровозе, разукрашенном золотом, носил эполеты и уланскую шапочку и возил самого царя. Он сочинял всякие небылицы о своем якобы геройстве
в японскую войну и доблести, которой позавидовал бы сам Кузьма Крючков.
— Жаль только, что детей полон дом, а то поехал бы я на фронт... Показал бы, как надо воевать!..
Анна Григорьевна слушала отца молча. Она любила пустую его болтовню и никогда ни в чем ему не противоречила.
Когда отец, утомленный рассказами, умолкал, начинала рассказывать Анна Григорьевна. Она отличалась большим тщеславием. Оказывалось, например, что она приходится родственницей какой-то графине... Она расг сказывала о своих необыкновенных путешествиях по Франции и Швейцарии, о снеговых вершинах Кавказа, о далеких дебрях сибирской тайги...
Мы слушали ее с интересом и уважали за «образованность».Когда на маленьких наших ходиках стрелка приближалась к двенадцати, отец поднимался из-за стола и говорил:
— Ну и врешь же ты, Анна. Ну, скажи, что значит по-французски парле франсе?..
— Парле франсе?.. Это значит: принеси воды.
— Врешь. Парле франсе — это значит: говорите ли вы по-французски...
В дверях тихонько смеялась Сима. Краснея и морща толстые губы, Анна Григорьевна бросала на Симу уничтожающий взгляд и кричала:
— Пошла вон, на кухню, подлая девчонка!..
Отец томился без водки. Дома ему было скучно. Рассказы Анны Григорьевны надоедали... Ездил он теперь на маневровом паровозе: за какую-то грубость, которую он позволил себе по отношению к начальнику депо, и за неблагонадежность его сместили.
Заработок его снизился. Чтобы просуществовать от получки к получке, Анна Григорьевна выдавала нам хлеб и сахар по норме. В обед она наливала в небольшие эмалированные чашки кислые, невкусные щи; просить больше положенной порции не разрешалось.
Анна Григорьевна была недовольна такой жизнью; она говорила, что до замужества жила как барыня — ходила в шелках, питалась сдобными булками, а сейчас ей приходится есть кислую капусту и ходить в старых, поношенных башмаках.
Отца это раздражало. Пообедав после дежурства,он уходил из дома и бродил неизвестно где до ночи.Однажды он взял с собой меня. Я с радостью шел» еле поспевая за ним, не спрашивая, куда он ведет. Заложив руки в карманы, я шагал точь-в-точь как отец.
По улице мимо нас шли офицеры в серых, затянутых ремнями шинелях, сестры в черных платьях и белых косынках. По мостовой катились дребезжащие военные двуколки, проходили колонны солдат...
К Варшаве подкатывался фронт.Несмотря на это, через два квартала от нас строился огромный десятиэтажный дом...
Отец остановился у низеньких ворот плохо сколоченного забора вокруг постройки. На деревянных подмостках, на выпуклых камнях мостовой валялись разбитые кирпичи и мелкие щепы.
Сдвинув на затылок фуражку и запрокинув голову, отец считал этажи. Над десятым, незаконченным, этажом плыли низкие фиолетовые облака. Через них проглядывало тусклое солнце.
Я тоже запрокинул голову, и оттого, что быстро летели облака, мне казалось, что огромнейшая махина дома валится на нас, и я вскрикнул.
— Дурак,— оглянувшись на меня, сказал отец.
В этот момент из калитки вышел низенький, с жир-ым подбородком подрядчик. С ним отец когда-то слу-ил в армии.
— Почему хлопчик кричит? — спросил он, разглаживая русые усы.
— Это так... Я на ногу ему наступил, Сигизмунд Карлович,— почтительно произнес отец, приподняв фуражку. И потом тихо добавил: — А я к вам с просьбой...
— С какой?
— Насчет работенки... Сами знаете — семья... Детишкам— в школу... а тут нужда, Сигизмунд Карлович...
— Вы же служите?
— А я в свободное время... Будьте отцом родным,
— Нету сейчас работы.
— Хоть какую-нибудь,— продолжал просить отец,— я слесарь первой руки, лучшего вам не сыскать...
— Я подумаю,— важно произнес подрядчик и захлопнул калитку.
На следующий день отец пригласил подрядчика в гости. Анна Григорьевна стала торжественно готовиться к встрече..
На столе, покрытом белой скатертью, занятой для этого случая у соседей, были расставлены роскошные яства: колбаса, сыр, жареная утка, белый хлеб и две бутылки неизвестно где раздобытой водки.
Я никогда в жизни не видал у нас столько закусок.В восемь часов вечера Сигизмунд Карлович постучал в дверь.Анна Григорьевна стремительно побежала встречать подрядчика.
Мы сидели на кухне: отец не хотел, чтобы гость видел нашу нищенскую одежду. За столом разрешено было присутствовать только Жене:
Она нарядилась в длинное голубое платье и ходила весь вечер, до прихода гостя, важная и серьезная. Она завила свои белые, как лен, волосы и была похожа на деревенскую модницу.
Сима смотрела на нее, посмеиваясь:
— Чучело... Таких в огородах ставят ворон пугать. В кухне было слышно, как подрядчик говорил:
— Только ради тебя, Федор Андреевич, а вообще-то я не пью.
— Уж будьте добры, сделайте честь,—лебезила перед ним Анна Григорьевна.
— Говорят, немцы опять наших гонят,— гудел голос отца.— Кругом измена, Сигизмунд Карлович; продались наши генералы кайзеру...
— Гонят и гнать будут, потому что русские дураки, я прямо тебе скажу...
— Да, это верно,— согласился отец.
— Вот у нас, в .Швейцарии, немцев и за народ не считали, а здесь они везде в почете были, потому и измены кругом,— тоненько пропела Анна Григорьевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92