На лошадей! Загородить путь! — приказал он.
Мы поскакали вперед, обгоняя бегущих. Огонь двигался со всех сторон. Уже были видны высокие пляшущие языки пламени, гулко трещали в огне деревья, дым стелился по земле.
Люди кашляли, терли глаза, но бежали вперед, точно там было их спасение.С большим трудом мы пробились вперед, чтобы остановить людей.
Борис повернул лошадь и, размахивая рукой, кричал:
— Товарищи, спокойней! Без паники! Подождем остальных — все вместе пойдем...
Но люди не слушали его.Высокий, худой старик, с длинной белой бородой, схватил за уздечку коня Белецкого и, потрясая кулаком, заорал:
— Уйди с дороги, парень, не зли.
Борис не тронулся с места. Тогда старик изо всей силы ударил его коня. Конь рванулся, поднялся на дыбы и шарахнулся в сторону. Люди ринулись снова вперед.Мы уступили дорогу и вернулись к шалашам. Положение было безвыходное. Пожар все усиливался. Мы стояли на месте, не зная, что делать.
Из леса в это время показался вдруг огромный бурый медведь. Мохнатый, с дымящейся шерстью на спине, он грозно заревел и бросился вниз по тропинке... Лес горел со всех сторон; огонь зловеще метался по ночному небу, и единственным нетронутым местом оставалось низовье реки.
Борис стоял бледный, молчаливый. Он показался мне в этот момент значительно старше своих лет и серьезней.
— Нужно Петрунина вызвать,— спокойно сказал он и, сняв с плеча винтовку, три раза подряд выстрелил в воздух. Где-то далеко в горах прогрохотало эхо.
Вскоре из тайги показались возвращавшиеся разведчики.Петрунин переехал ручей и, кашляя и вытирая слезящиеся глаза, сказал:
— Дело табак... горим со всех сторон...
Мрачно выслушав наш рассказ о панике среди унырян, он выругался и быстро поехал к лагерю.Между догорающими кострами кое-где еще собирали вещи оставшиеся уныряне.
— Быстрей быстрей, товарищи,— стал поторапливать их Петрунин.
Когда люди двинулись в путь, он поехал за ними последним.Кольцо пожара становилось все уже. Сзади нас уже горели шалаши. Слева полыхала огнем гора; с нее, точно расплавленный металл, огонь катился по сухому валежнику к речке. Дым стоял сизой неподвижной стеной. Дышать становилось невозможно. Люди закрывали шапками глаза, хрипели, кашляли. Где-то впереди плакали дети. Мычали коровы.
Высокая, худая женщина намочила в ручье тряпку и закрыла ею лицо своего ребенка. Вслед за ней и другие уныряне стали мочить в ручье тряпки, шапки, рубахи и закрывали ими лица, защищаясь от удушливого дыма.
Я задыхаюсь, по лицу моему катятся слезы, ломит виски. Слезаю с лошади, обливаю голову водой и иду пешком. Манька тычется мордой в мое плечо, фыркает и смотрит на меня, точно я могу помочь ей чем-нибудь.
Черпаю котелком из ручья воду, пью сам и даю напиться Маньке.Борис едет впереди и тихо откашливается. Догоняю его и осторожно толкаю в колено:
— Боря, слезь с лошади, внизу меньше дыма... Да воду пей.
Борис слез с лошади и, качаясь, неуверенно пошел за лошадью.Вдруг вся беспорядочная вереница людей внезапно остановилась.
— Почему задержались? В чем там дело? — спросил Петрунин и настойчиво стал пробираться вперед.
Мы двинулись за ним, но вскоре увидели, что дальше идти некуда. Путь преграждала глубокая горная Линза.Огонь уже метался у реки. На высоких каменистых выступах гор горели оголенные сосны, кедры, валежник.
С запада рванулся ветер, прошелся по огню, и теперь на людей и на скотину летели горящие головешки.На людях загоралась одежда.
Из толпы вышел Петрунин. Он поднялся на лошадь, вытер рукавом обильно струившийся по его лицу пот и закричал:
— Товарищи, сбрасывайте с лошадей весь лишний груз... Детей н женщин — на лошадей! Мужчины — вплавь! Плыть порознь, на расстоянии друг от друга... Только без паники, спокойно, товарищи!
Несколько минут уныряне стояли в тяжелом раздумье. Никто не хотел первым лезть в глубокую горную реку. Но вот над пылающим лесом, над рекой, шумя крыльями и крича, опять пролетели густые стаи птиц. Ветер рванулся сильней, и стало еще жарче.
Люди пошли. И скоро зашумела река.Мы с Борисом отдали своих лошадей женщинам и поплыли, рассчитывая только на свои силы.Река сносила меня, и когда руки отказывались работать, я хватался за хвост плывшей рядом лошади или коровы.
Недалеко от нас плыл Дорджиев. На берегу он снял брюки, сделал из них пузыри и, отдав женщинам свою лошадь, неумело поплыл за ними. Постепенно пузыри выпустили воздух, и Дорджиев стал тонуть.
Мы бросились к нему на помощь, но когда подплыли, он уже скрылся под водой... Первым на берег поднялся Петрунин. Он прошел несколько шагов, сорвал пучок травы и стал вытирать каган.
Озябшие и измученные люди толпились на берегу, дрожа от холода. Бойцы выжимали одежду. Кто-то едва слышно вздыхал о промокшем табаке и спичках.Петрунин был молчалив. Сдвинув к переносью брови, он ходил по берегу и о чем-то упорно думал.Тишина. Уже давно исчезли потухшие звезды. Где-то за деревней едва заметная полоска зари.
Утро. Слышно, как на деревенских улицах пьяные поют песни. Но вот песня становится глуше, глуше и затихает вовсе.Кричат петухи. За рекой все еще горит тайга... Бесконечно длинны томительные часы ожидания. Уже давно скрылся в темноте отряд Силантия, за ним ушли два других отряда, а мы еще чего-то ждем на опушке леса...
Петрунин выжидает. Он хочет ворваться в деревню, когда на ее улицах вовсе затихнет жизнь. Рассвет поднимается все выше. В избах гаснут последние огоньки. Тысячью неуловимых шорохов уходит на запад величественная ночь.
Петрунин стоит на бугре и смотрит в бинокль на засыпающую Линзу.Рядом с ним лежит на траве Борис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92