— Выходи!.. Ну!..
И показывает на дверь, где стоят казаки с винтовками наготове.Это тоже не действует.
— Взвод!..— командует тогда Массальский.
Звякают затворы.Несколько человек понуро выходят вперед и идут к дверям.
— Отставить! — кричит казакам Массальский.
Он считает выходящих в коридор. Потом снова гремит его голос:
— Еще три человека...
Три человека: Селезнев, Иван Соколов и Беспалых прощаются с нами. Они торопливо, невпопад, целуют каждого.Восемнадцатилетний курчавый Селезнев рыдает, голова его покачивается, как у пьяного.
Он выходит последним, в дверях он оборачивается, лицо у него беспомощное, жалкое.
— Прощайте, товарищи! — кричит он.
Высокий казак с большим чубом, торчащим из-под фуражки, хватает его за ворот; Селезнев вырывается, он держится за ручку двери, упирается ногами в косяк:
— Не пойду, сволочи! Кровососы!.. Уйди! Уйди, зверюга!..
Тогда подбегает Массальский. Он согнулся, лицо его потемнело, трясущейся рукой он наводит маузер на Селезнева. Я отворачиваюсь, закрываю глаза. Жду выстрела... Но выстрела нет. Только слышу, как глухо что-то хрустит...
Оглушенный ударом, Селезнев страшно вскрикивает и валится на пол.
— Убрать!.. Закрыть двери! — приказывает казаку Массальский и, всунув маузер в кобуру, уходит в коридор.
Казак оттаскивает тело Селезнева и закрывает дверь. Щелкает замок. С минуту слышны удаляющиеся шаги, звяканье ключей, тяжелый кашель Беспрозванных, и все затихает.
Мы стоим, точно окаменевшие. Никто не говорит, никто не может сдвинуться с места...Глубокий вздох вырывается из груди Улина, и он начинает ходить по камере.
Я лезу на нары.В решетчатое окошечко заглядывает тусклая луна. Свет ее протягивается узкой полосой через всю камеру: на освещенной стене — тень решетчатого окна.
«Неужели завтра уведут и меня? Неужели я умру?..»
Улин садится у моих ног.
— Эх, Пашка, Пашка! Он, наверно, и под пули первый встал... Теперь, значит, я — Беспрозванных... так...— угрюмо говорит Улин.— Чужой кровью купил, значит, себе жизнь...
Ему никто не отвечает. И он опять начинает ходить по камере...
Беспрозванных последние дни чувствовал себя особенно плохо. Щеки его горели нездоровым румянцем, запавшие, чахоточные глаза блестели, словно покрытые слезами. Он тяжело кашлял и уныло говорил:
— Умру... скоро умру...
Улин хлопал Пашку по плечу, улыбался и успокаивал его:
— Ничего, Паша, крепись! Вытянешь, поправишься, а потом как еще заживем-то мы с тобой!..
Беспрозванных болезненно ухмылялся и, закрыв глаза, качал головой:
— Нет, брат, жить мне считанные месяцы осталось. А вчера, под вечер, Беспрозванных подошел к Улицу и сказал ему тихо:
— Алексей Иванович, тебя, наверно, не сегодня-завтра на расстрел поведут...
— Не знаю,—мрачно ответил ему Улин.
— Поведут, обязательно поведут...
— Ну и что же?..
— А у меня, понимаешь, ничего, никаких доказательств нет против меня. Они сами не знают, за что меня взяли. Меня освободят. Обязательно...
— Ну что ж... хорошо.
— А какая разница, Алексей Иванович, сейчас умереть или через два месяца...
— Я тебя не понимаю, Паша...
— У тебя, Алексей Иванович,— горячо шептал Беспрозванных,— детишки маленькие, жена... Ты большевик, ты для партии нужен будешь. А от меня ни роду, ни племени, да и неспособен я ни к чему... такой-то вот...
— Ты что же это?..
— Так вот, Алексей Иванович, если повести захотят тебя на смерть, я за тебя пойду. Слышишь? Пойду и умру... Так... Оно лучше так будет...
Улин приподнялся, лоб его собрался в морщины, глаза тревожно взглянули из-под густых бровей на Беспрозванных.
— Ты что, с ума сошел, что ли?..
— Я серьезно, Алексей Иванович: уже несколько дней думаю над этим. Это с умом сказано... Ты пойми только: все равно я умру. А какой расчет двум умирать?
Улин слез с нар, ушел в другой конец камеры, присел около стены, стиснул ладонями голову и просидел так больше часа...Больше не было об этом разговора. А вот сегодня Павел...С Павлом Беспрозванных мы познакомились в камере. Никто не знал его до этого. Он быстро сдружился с заключенными, и вскоре узнали от него, что он не помнит ни матери, ни отца. Отец его, вагонный сцепщик, погиб под колесами паровоза, когда Павлу было пять лет, а мать прожила всего несколько месяцев после смерти отца и умерла от холеры.
Взял Пашку на воспитание начальник депо в Петровском заводе, а когда Пашке исполнилось девятнадцать лет, выгнал. Павел устроился учеником на заводе. В шестнадцатом году он заболел туберкулезом...
Еще до войны Беспрозванных связялся с кружком подпольщиков и выполнял небольшие задания. В 1918 году он приехал в Читу и так там и остался, застигнутый внезапным восстанием.
Арестовали его во время облавы на базаре как подозрительного и беспаспортного, посадили и ни разу не вызывали на допрос.Сегодня была передача от Анастасии Терентьевны. Она прислала несколько коржиков, кувшин молока и два калача хлеба, но к еде никто не притронулся.
На рассвете в камеру втащили избитого человека.Первым подошел к новичку Улин. Он повернул его на спину, всмотрелся и вдруг крикнул:
— Иннокентий!..
Это был жестянщик с соседней от Улина улицы. Когда Иннокентий очнулся, он долго не мог понять, куда он попал.
— За что тебя арестовали? — спросил его Улин и помог ему подняться.
— А разве я могу знать... Пришли, арестовали, избили... Сначала спрашивали, кого я знаю из большевиков. Потом требовали оружие; били в лицо, в бока, в живот...
В коридоре звенят ключи, мимо дверей то и дело ходит надзиратель. Он поминутно заглядывает в «глазок».
В камере тишина. Все молчат. Улин, заложив руки за спину, прихрамывая, ходит из угла в угол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92