Бойцы стоят в лесу у лошадей и напряженно следят за движениями командира.
Я опускаюсь на землю, вытягиваю ноющие ноги; пробую уснуть, но надо мной тяжело дышит Манька. Она все время преследует меня. Стоит мне сделать несколько шагов, как она тоже медленно, точно тень, движется за мной. Манькина преданность раздражает меня. Пытаюсь не обращать на нее внимания.
Глаза слипаются, я уже начинаю видеть какой-то едва уловимый сон, но вдруг в бок кто-то толкает. Это Белецкий.
— Эй, соня, вставай, поехали,— говорит он.
С трудом отрываю от земли голову и всматриваюсь в рассветные сумерки. По ровной широкой долине походной рысью удаляются тридцать всадников. Последним на мохнатой своей лошаденке трясется дядя Матвей.
Мне становится понятно: наши пошли в наступление. Вскакиваю на Маньку, выхватываю из кобуры наган и, задыхаясь от встречного ветра, несусь за Борисом.
— Догоняй, засоня! — кричит он, подняв руку.
Манька вытянула вперед морду и скачет так сильно, что я с трудом удерживаюсь в седле. Обгоняю Бориса, дядю Матвея.Петрунин весь устремился вперед; рука с клинком откинута назад, и пыль, серая, густая пыль, вздымается за его конем.
У деревни из стога сена выскакивает часовой и, размахивая винтовкой, бежит к огородам. Но Петрунин настигает его у изгороди и взмахивает клинком...
В начале улицы Петрунин останавливает отряд и снимает винтовку. Вспыхивают три выстрела, и сразу рассветную тишину раскалывают дружные крики. «Ура» нарастает, перекатывается в горах, и уже кажется, что кричат со всех сторон сотни людей.
Из калиток тревожно выскакивают белогвардейцы. Они не стреляют в нас. Перепуганные неожиданностью нашего вторжения, они трудно бегут вдоль заборов.
Петрунин хлестнул плетью коня и взмахнул клинком:
— Вперед, товарищи! Кроши гадов!
Догоняю Петрупина и лечу рядом с ним. Весь я застыл, а лицо горит от ветра. Пытаюсь сдержать Маньку, но она все сильнее несется вперед.Еще две, три минуты — и Манька будет скакать среди белогвардейцев. Я стану прекрасной мишенью.
Испуганный ее безрассудством, резким движением руки дергаю за повод. Манька поднимается на дыбы... Мимо меня пробегают бойцы. Оглушительно гремят выстрелы.
Белогвардейцы бросают винтовки, карабкаются на заборы, бегут по улице... На перекрестке унгерновцы пытаются задержать нас. Но кони наших бойцов уже мечутся среди них. Звенят сабли. Вздымается пыль. Храпят лошади. Кричат и падают бандиты, и одичавшие лошади топчут их.
Бандиты дрогнули. Они бегут на окраину села; там они прячутся за бревна... На фоне серого неба, на дороге, возникают черные точки. Они все увеличиваются, и уже можно различить серого в яблоках коня партизана Петрова.
— Вперед, ребята,— кричит Петрунпн, и бойцы снова врезаются в гущу бандитов.
У забора жмутся несколько белогвардейцев. Они пытаются проникнуть во дгор двухэтажного дома, но ворота закрыты. Я взбрасываю винтовку и стреляю в них.Около меня появляется дядя Матвей. Он подбегает к бандитам и беспощадно взмахивает сверкающим тонером.
— А, Тимофей Афанасьевич, вот где встретились мы! — восклицает он, и череп Тимофея с треском разлетается вдребезги.
Через час деревня в наших руках, по где-то за деревней отдаленно еще трещат выстрелы. Это отряд Силантия наступает на засевших в овраге врагов.Петрунин оставляет небольшой караул возле пленных, и мы стремительной лавиной летим за деревню.Небо уже совсем чистое, на горизонте, за далекой полосой леса, выглядывает солнце.
Мы видим, как среди желтого разлива ржи бегут бандиты. Они рассыпались, как жнецы, среди бескрайних полей и, припадая на колени, целятся в наших бойцов.
— В цепь, по хлебам! Догоняй белую сволочь!—командует Петрунпн и первый скачет по узкой меже.
Мы бросаемся за Петрунпным. Справа показывается отряд Силантня.Силантий скачет впереди, в руке у него винтовка. Природные наездники, уныряне несутся наперерез белогвардейцам, и скоро окруженные бандиты, подняв кверху руки, сдаются.
За рвом, что пересекает хлебную степь, засело человек пять врагов. Пули их свистят рядом. Я даже вижу, как падают сбитые колосья.
Петрунин оттягивает отряд в сторону, за бугор, который высится среди поля как курган.
Я и Борис бросаем лошадей и, зажав в руках гранаты, на четвереньках ползем среди высокой ржи. Впереди затихают выстрелы. За бугром тревожно заржала лошадь, и опять тихо шумят колосья.
— Сбежали, наверно, беляки,— шепчет Борис...— Уходят, смотри, уходят!..
Из глубокого, размытого дождями рва выползают по откосу бандиты. Они в длинных монгольских халатах, только один одет в военную гимнастерку,
— Это настоящие унгерновцы,— говорит Борис, снимая винтовку.
Я прячу гранату в карман. Снимаю со спины трехлинейку и спокойно, с колена, целюсь в один из халатов. Потом стреляю во второго, в третьего. Рядом несколько раз грохает винтовка Бориса.
— Молодец, Сашка,— восторженно кричит Борис и, точно на стрельбище, взволнованно бежит ко рву.
Опираясь на винтовку, Борис наблюдает, как скатывается вниз тело бандита.
— Стрелять мы научились хорошо,— тихо говорит он и, надвинув на затылок фуражку, медленно возвращается обратно.
Я иду за ним, глядя на все не потухающее зарево.В полдень, когда с берега реки вернулись остальные уныряне и в Линзе был обыскан каждый дом, Петру-нин приказал липзяпам собраться на площади.
Хмурые, неразговорчивые, они толпились у церковкой ограды, ожидая выступления Петрунина, точно приговора.Петрунин поднялся на церковные ступеньки и, прищурив глаза,сказал:
— Вы сожгли Уныр и помогали бандитам грабить унырян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92