За простым деревянным столом, около окна, сидел низенький, сутуловатый человек в английском френче с расстегнутым воротом. Волосы его были коротко острижены и торчали щетиной, как щетка. Он курил длинную дугообразную трубку с жестяной крышкой. Синие облака махорочного дыма плавали над его головой.
Рядом с ним сидел полный мужчина, лет тридцати, в косоворотке, в блестящих шевровых сапогах. Он опирался на маузер, поставленный на колено, и внимательно смотрел на нас.
— Мы прибыли, товарищ командир,— в один голос произнесли мы и переглянулись.
Командир повернул к нам лицо, встал и, оставляя за собой дорожку дыма от трубки, прошелся по комнате.
— Вижу, что пришли. Так...
Пахло сыростью и пылью, как в нежилом доме, стены были замараны чернильными пятнами и карандашными росписями, в углу, у самых дверей, стояла поцарапанная грязная ученическая парта и доска с еще не стертыми детскими меловыми каракулями.
— Так вот, товарищи, вызвал я вас по делу,— заговорил командир и прошел к столу.— Вы подойдите сюда, ближе... Вот так...
— Ну-с, вот эти ребята, товарищ Костин,— обратился затем командир к полному мужчине в косоворотке.— Шалят, правда, здорово, но ребята дельные, крепкие...
Костин окинул нас взглядом и, подумав, сказал:
— Ну что ж, они, так они —тебе видней, ты лучше свой народ знаешь...
— Ты сапоги часто чистишь? — вдруг спросил меня командир.
Я посмотрел на порыжевшие свои сапоги и смутился. Они все были в засохшей грязи.
— Нет, товарищ командир... Командир помрачнел:
— Напрасно, напрасно. Когда уйдешь отсюда,— сапоги почистить сажей и доложить мне.
— Слушаюсь, товарищ командир.
Он постучал трубкой о ножку стола, высыпал пепел па листок бумаги.
— Мы решили поручить вам ответственное дело. Ребята вы молодые, бойкие, и я думаю, что вы оправдаете наше доверие. Как вы думаете? — спросил он.
— Не знаем, товарищ командир,— теребя край гимнастерки, произнес Борька,— вам видней, какие мы.
— Знаем, знаем, кое-что слышали,— усмехнулся командир.
— Это не я, товарищ командир, это Яхно. Сколько я ему раз говорил — не приставай к староверу, все одно он без бороды лучше не станет.
Командир рассмеялся. Костин, сдерживая смех, добродушно улыбнулся.
— Что же это он, Яхно-то, а?
— Бороду недавно староверу обжег. Командир улыбнулся, потом сказал:
— Эти шуточки, товарищи, не годятся. С этим не шутят. Разве можно так, а?
Я не мог ответить, чувствовал, что краснею, и опустил глаза, чтобы не встретиться взглядом с командиром. Ну ладно, Борис, я никогда не забуду тебе этого! Командир испытующе посмотрел на меня: — Ну-с, об этом потом поговорим, а сейчас к делу,— и опять набил табаком трубку.— Мы решили послать Еас в Читу, в тыл Семенову. Задача эта очень трудная и ответственная. Вечером вы получите два старых костюма гимназистов, сядете на поезд и доедете до следующей станции. Там вы явитесь с товарищем Костиным в штаб фронта, получите инструкции, и с богом... Попятно?
— Понятно, товарищ командир,— прошептал я, волнуясь.
Костин закинул одну ногу на другую, посидел с минуту, поднялся, надел фуражку, спросил:
— Вы сможете выполнить поручение?
— Сможем, товарищ командир, выполним! —отчеканил Борька, и я удивился решительности, которая прозвучала в его голосе.
— Ну-с, хорошо... Можете идти. Вечером, к восьми часам, быть в штабе,— сказал командир и застегнул ворот френча.
— Есть, товарищ командир, к восьми часам.
Мы вышли на улицу. Впереди, до опушки леса, простиралось рыхлое, заросшее полынью поле. Борька шел важно, закинув назад руки. На берегу реки, около походных кухонь, толпились красноармейцы; из леса бежало несколько человек, гремя котелками, стараясь обогнать друг друга. Кое-где, у палаток, уже обедали.
Борька повернул ко мне голову, поправил фуражку, сказал:
— Олух! с грязными сапогами лезет к командиру. Смотри, Сашка!..
Третий день мы путешествуем по тайге.До полосы фронта нас провожал проводник — хилок-ский коммунист Нестеров.Расставаясь, он рассказал, как нужно идти к Чите, чтобы не натолкнуться на семеновцев, сунул нам несколько листов зеленого табаку и ушел.
С тех пор мы путешествуем с Борькой по незнакомой таежной глуши.Мы явно заблудились, в Читу должны были прибыть на следующий день к вечеру, а сегодня уже третий день.
Мы не встретили ни одной заимки, ни деревни, которые должны были попасться на нашем пути. Хлеб у нас кончился еще вчера вечером, а табаку нет второй день. Борька стал злым. Во всем он обвиняет меня.
— Это ты, япошка, виноват: если бы я не послушался тебя и мы не переходили реку, то сейчас уже попивали бы чаек в Чите. Ведь Нестеров ничего не говорил нам о реке. Ее и в помине не было, а тут вдруг река. Откуда она взялась?.. Эх, как курить хочется! Почему ты не взял махорки? — к теще в гости шел, что ли?
Я выслушиваю Борькины замечания и не сержусь на него. Вчера мы шли до поздней ночи. Я изнемогал от усталости, спотыкался, падал, присаживался отдохнуть,а Борька шел и шел, прямой, непоколебимый, решительный. Меня даже злила эта настойчивость двигаться. Порой я догонял Борьку и умолял:
— Боря, отдохнем!
Он оборачивался, бросал на меня недружелюбный взгляд и говорил:
— Нельзя, нельзя, надо двигаться. Если мы не получим вовремя сведения о семеновских войсках и не сообщим Улину о наступлении, будет плохо, партизаны не смогут выступить. Подтянись, подтянись, япошка...
Поздно ночью, усталые и голодные, мы остановились у источника.
Борька наклонился, зачерпнул ладонями воду, выпил и сказал:
— Ну-с, вот, Сашка. Тут и спать будем.
Мы нарезали веток, устроили постель, натаскали валежника, обложили им наше логово и легли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92