Убежище было похоже па огромное высокое гнездо.
— Теперь можно спать, Сашка. Устал я чертовски, если полезет какая-нибудь дрянь — услышим. Наган-то поближе прибери.
Мы прижались друг к другу и уснули.
Проснулись, когда на небе погасал бледный осколок .пуны. Страшно было подумать, что предстоит еще большой и неизвестный путь по тайге и сопкам.
— Двигаться будем, Сашка? — сказал Борис и задумался.— Эх, хорошо бы сейчас махорочки покурить.
Он раскидал наши баррикады, подошел к источнику, брызнул несколько пригоршней в лицо, произнес:
— Умывайся, чувствуй себя как дома. Я умылся.
Мы были на, склоне горы. Внизу, между цепями высоких гор, темно-зеленая бесконечная громада тайги. Кое-где в низинах, на верхушках леса, белыми неподвижными озерами лежал туман.
— Ну, пошли, япошка, смотри, не отставай только. Двинулись по заросшей тропинке, протоптанной
таежными охотниками. Борька шел впереди, раздвигая руками густые заросли кустарника.
Было прохладно и сыро. На матовых, окропленных ночной влагой листьях лежали тяжелые блестящие кап ли росы. Горы, туман, шумящая внизу тайга скрылись за высокими соснами. Шли наугад, куда выведет тропинка.
Борька шел медленней, чем вчера: ноги его скользили по траве, руки с трудом раздвигали ветки деревьев. Он часто останавливался, ругался, и все ему казалось, что я отстаю и замедляю наш путь, хотя я шел тут же, за ним.
В полдень, когда солнце стояло над нами, мы опять вышли к реке.
Сверкающая и быстрая, она шумно текла среди каменистых порогов и плотной синевы леса. Спустились по обрыву к реке и присели на утесистый камень, омываемый водой.
— Куда теперь? — раздраженно сказал Белецкий и начал снимать сапоги.— Давай вот искупаемся, а тогда решим, что делать.
Купались недолго. Вода была холодная. Полежав несколько минут на солнцепеке, Борька сказал:
— Идти нужно по реке вверх, здесь непременно на что-нибудь наткнемся. Не может быть, чтобы около реки деревни или зимовья не было. Там мы путь к Чите узнаем.
Теперь мы шли берегом реки по звякающим камням. По дороге то и дело попадали коряги, гнилые бревна, растопыренные корни деревьев, вырванные из земли бурным весенним разливом.
На том берегу, сразу от реки, начинался лес. Высокие вековые сосны, опутанные цветущими зарослями, смотрели на нас хмуро и недружелюбно шумели хвоей. Иногда среди сосен, одинокие и могучие, как великаны, попадались кедры с пушистыми, раскидистыми зелеными шапками. Они высились над тайгой, как наблюдательные вышки. Местами путь пересекали багрово-красные громады камней с белыми искрящимися проблесками. Они лежали высокими скалами от основания верхушек гор до самой реки. В горах трескуче кричали дикие козы. Бурная извилистая река за высоким мысом выровнялась и текла гладкая и сверкающая.
— Эх, и красота, Сашка! Люблю тайгу пуще жизни,— прервал наше молчание Борис.
Он очарованно смотрел на бирюзовую пелену реки, на тайгу, раскинувшуюся вдоль берегов, на уходящую в туман фиолетовую цепочку гор. Я шел рядом с ним, утомленный и раздраженный, не замечая ни красот реки, ни тайги. Хотелось упасть здесь, на эти острке разноцветные камни, и уснуть. Я посмотрел на Борьку;
под широкими черными бровями его лежали темные круги усталости; глаза ушли в глубь орбит и смотрели утомленно, щеки осунулись, а скулы стали еще шире и острей.
«Притворяешься, Боря, бодришь меня,— подумал я.— Посмотрим, что из тебя к вечеру получится».
Вдруг я запнулся, упал на камни, поранил ладони. Приподнялся, посмотрел на Бориса. Очевидно, лицо у меня было жалкое: Борька засмеялся.
— Ну, идем ты, разиня! — сказал он и снова, точно не замечая моего изнеможения, широко зашагал по камням.
— Боря, Борис,— закричал я ему вслед,— я не могу больше, понимаешь? — надо отдохнуть.
Он повернулся, лицо его стало суровым и повелительным.
— Вставай! Ну!
А потом подошел, коснулся рукой моего плеча, сказал:
— Идти, идти и идти, понял? Голова садовая!
Я поднялся и, прихрамывая, опять заковылял за Борисом. Впереди путь преградила скала, врезавшаяся в реку.
— Раздевайся — по воде пойдем,— сказал Борис. Сняв сапоги, цепляясь за скалу, чтобы не потерять равновесие, мы достигли середины реки, ощущая ее холодное, стремительное течение.
Борька внезапно остановился, ткнул меня кулаком в живот и с досадой в голосе хрипло прошептал:
— Тише ты! Наган вытащи.
Я отстегнул наган, ничего не понимая, замер — по пояс в воде, глядя на ту сторону, где медленно затрещали и зашевелились кусты. Несколько минут мы стояли, готовые каждую минуту спустить курки наганов, как только появятся из-за кустов люди.
Кусты закачались сильней, треснуло несколько сухих веток, и на нас выглянула продолговатая ветвистая голова лося.Он потянул носом воздух, двинул рогами и вылез к берегу — аккуратный, тонконогий, с бархатным отливом сероватой шерсти. Живот его был подобран к задним ногам, как у лошади, голова гордо приподнята, с запрокинутыми на спину ветвистыми рогами. Вслед за ним вышла на поляну самка, гладкая и красивая, с малень-
кими, сбитыми о деревья, рогами. Самка лизала его бедра— нежно и любовно. Лось щурил круглые дикие глаза. Они постояли несколько минут и спустились к реке. Самка, вытянув шею, мягкими губами пила воду. Лось медленно озирал реку.
— Фу-ты, черт возьми! — наконец проговорил Борька,— а я думал, что там лезет рота беляков,— и, заложив в рот пальцы, он свистнул пронзительно, громко. Тайга повторила его свист звонким продолжительным эхом.
Лось, закинув назад рога, быстро скрылся в чаще. Самка побежала за ним. И долго еще, затихая где-то в глубине леса, трещали кусты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92