На казармы, на рабочие предместья Варшавы падали бомбы, и земля содрогалась от взрывов, как от землетрясения. В промежутках между взрывами была слышна беспорядочная, суматошная стрельба из винтовок.- Выстрелы были напрасны — дирижабль все уходил и уходил на запад. Когда он стал совсем маленьким и скрылся за горизонтом, стрельба прекратилась.
Я вышел на улицу. Над домами подымалось тихое утреннее сияние.
По тротуарам, среди перепуганной, панически суетящейся толпы, ходил мой отец, босиком, в расстегнутой нижней рубашке, с охотничьим ружьем за спиной.
Над ним смеялись, на него показывали пальцами.
— Ишь, цеппелин-то удрал от яхнова ружья: не вы-бежи Яхно со своим ружьем, немец, поди, и сейчас бы еще бомбами ухал,— говорил старший дворник, бородатый веселый насмешник.
— Чего смеешься, как дурак?.. Я всегда готов родину защищать.
— Твоим ружьем можно только от ворон защищаться: пальни — ружье твое рассыплется.
Ида. Ты сам скорей рассыплешься,— обиженно сказал отец и под насмешки, ссутулив спину, пошел к дому. Увидев меня, он зло крикнул:
— Марш домой!
Весь день наша улица жила новыми событиями. Многие говорили, что немцы, подращу к самой Варшаве, заняли Георгиевскую крепость и скоро войдут в город. Говорили об измене какого-то генерала под Перемыш-лем, об изменниках-министрах, окружающих царя, о шпионах и евреях, отправляющих немцам по Висле, в закупоренных бутылках, сведения о расположении наших войск.
У нашего дома толпа гудела несколько часов, потому что напротив упала бомба, до основания разрушившая небольшой одноэтажный домик, где помещалась булочная. Куски хлеба, бумага, перья из подушки, осколки весов, тарелок, тряпки — все это валялось среди развалин, и люди, сожалеюще качая головами, созерцали это зрелище и, казалось, не хотели уходить.
По соседству, в одном с нами коридоре, жил старый хромой еврей-часовщик. Внизу, рядом с воротами, помещалась маленькая его мастерская.В Варшаву он приехал из Германии незадолго до начала войны. Он прожил года два на нашем дворе, и никто, не знал его. Все дни, с рассвета до поздней ночи, он просиживал в своей мастерской, ковыряя тонкими щипчиками в маленьких механизмах часов.
Обремененный большой семьей, он вынужден был покупать старые, сломанные часы и делать из них «новые», которые по дешевке продавал невзыскательным покупателям. Часы его производства быстро портились, останавливались, врали, и покупатели устраивали ему скандалы.
Еврей пожимал плечами и недоумевающе смотрел на посетителя.
— Не понимаю! — говорил он.— Какие вы хотите иметь часы за два целковых?.. Что вы хотите,—чтобы за два рубля эти часы шли, как мозеровские, и по утрам, когда вам нужно идти на завод, играли «Боже, царя храни»?
Нередко он возвращал деньги и, огорченный неудачей, снова принимался за работу.
Иногда в маленькую его мастерскую заходил мой отец. Он присаживался у низенького столика и, пыхтя папиросой, долго пытливо смотрел на соседа.
Часовщик снимал с глаза лупу и приветливо улыбался:
- День добрый, пане Яхно. Вы уже хотите сменить свою профессию? Э! не такое это интересное дело — починка часов.. Но если хотите, я вас буду учить...
Отец мой приходил к часовщику только из любопытства, но потом незаметно для себя втягивался в беседу. Они говорили о войне, об охоте, о часовом деле, смеялись, шутили.
Возвращаясь от часовщика домой, отец говорил Анне Григорьевне:
— А знаешь, этот Бронштейн хотя и еврей, во неплохой человек.
По утрам я наблюдал, как часовщик выходит в черном своем халате и открывает мастерскую.Однажды он появился на улице позже обыкновенного. Медленно пройдя ворота, он остановился на тротуаре, недалеко от собравшейся по какому-то случаю толпы народа.
Через открытое окно я услышал, как человек в фуражке с молоточками над черным лаковым козырьком крикнул:
— Господа, жид!
И сразу вся толпа обернулась, точно там, где стоял часовщик, разорвалась бомба.
С минуту люди стояли неподвижно, словно лицом к лицу встретились с непримиримым своим врагом. Тот же сухощавый человек в фуражке крикнул:
— Он сюда из Германии приехал для шпионажа!
— Он каждый день на Висле бывает: интересно, что он там делает? — тоненько протянула какая-то женщина.
— В полицию его! Еврей стоял растерянный.
Из толпы вышел мужчина в черной шляпе, в пиджаке и лакированных сапогах и тоном, не допускающим возражений, тоненько, полуобернувшись к толпе, произнес:
— Врагов наших уничтожать надо, господа...— и пошел прямо на часовщика.
Часовщик отскочил, пошатнулся и почему-то порывисто сунул в карман руку.
— Господа, у него бомба! — крикнул кто-то. Толпа загудела, зашевелилась, раздалась в разные стороны.
Часовщик испугался и побежал к воротам. Мужчина в шляпе бросился догонять его, настиг во дворе, за ворот халата выволок на улицу, обыскал и, ничего не найдя, кроме больших старинных часов, ударил кулаком в лицо. Еврей пошатнулся, ткнулся головой в стену и умоляюще зашептал:
— Господин... господин... я мирный еврей.
Возбужденная толпа, тяжело дыша, страшно, беспорядочно двинулась на часовщика. Беспомощный, с круглыми перепуганными глазами, еврей что-то крикнул, рванулся бежать и упал.
Минуту метался страшный, пронзительный крик часовщика.Потом все стихло. У ворот шевелилась живая, плотно сбитая масса людей в фуражках, шляпах.
В центре толпы широко размахивал руками огромный детина с разметавшимися русыми волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92