— Терехов рассмеялся. Настроение у капитана, несмотря на усталость, отличное. Туман рассеивается, море тихое, чуть дымится, как парное молоко. — Вы, говорят, тут кофеи распивали.
— Да, спасибо Татьяне Константиновне. Виктор топтался возле капитана, не уходил.
— Она... она замужем?
Николай Степанович усмехнулся: так вот что тебя, милый мой, здесь держит! Хочешь выяснить кой-какие анкетные данные.
— Нет, не замужем, Виктор Дмитриевич. Но, как вам известно, на судне...— капитан сделал ударение на последнем слове,— это роли не играет. Да и возраст. -Ей, кажется, двадцать шесть.
— Ну и что?! — горячо произнес Виктор, не обратив внимания на слова капитана.
— Выбросьте амуры из головы, Виктор Дмитриевич:— И, смягчая свою резкость, добавил: — Влюбленные обычно очень рассеянны.
Виктор не реагировал. Приблизившись вплотную к.капитану, он доверительно зашептал:
— Ведь это ее я встретил тогда в отделе снабжения.
— Вот как! Но все равно, пока не вернемся домой, не следует тебе, Витя, как-то проявлять свои чувства. На судне надо быть особенно щепетильным.
— Понимаю,—огорченно согласился Виктор.— Да я и не собирался.
— Очень хорошо. Значит, все ясно,— перебил Николай Степанович и, считая разговор оконченным, обернулся к Пал Палычу: — Штурман — точку!
Неяркое, словно остуженное редеющим туманом, солнце поднималось над горизонтом.
Сверив курс и отдав необходимые распоряжения, капитан ушел отдыхать, попросив разбудить на подходе к проливу.
Надо бы поблагодарить Лазареву за внимание, подумал, сняв китель и укладываясь на диван.
Но поблагодарить удалось лишь через несколько дней. Лазарева приходила в кают-компанию поздно — занималась учетом своего медицинского хозяйства. Как-то, задержавшись на мостике, Николай Степанович позже обычного спустился обедать и застал ее одну. Пожелав приятного аппетита, капитан занял свое место.
— Я еще не сказал вам спасибо за кофе, Татьяна Константиновна,— проговорил он, наливая из суповой вазы себе борщ.
— Какие пустяки.— Она опустила голову к тарелке. Густые черные волосы ее были теперь собраны на затыл-
ке синей ленточкой. Глаза чуть-чуть удлинены карандашом. На ней была светлая юбка и тонкая шерстяная кофточка, сколотая у ворота золотой брошью. — Привыкаете понемногу?
— Да.
— Отчего так поздно обедаете?
Она подняла на него свои яркие, почти синие глаза и улыбнулась — доверчиво, открыто.
— Не хочется мешать. Вы собираетесь все вместе, нужно поговорить, а я, вероятно, стесняю.
— Ну что вы?! Какие стеснения?! В кают-компании никто никого не стесняет. Хотят поговорить — есть каюты. Да и о чем особенном говорить? Все мы плаваем на «Иртыше» давно. А к концу даже первого рейса, кажется, и мысли соседей знаешь. Вы это напрасно. Приходите, как все,— в двенадцать.
Она молчала, рассеянно складывая и расправляя салфетку.
— Знаете, Николай Степанович, наблюдаю я окружающих и думаю, какая выдержка у людей. В таких условиях плавают и ни слова об этом.
— В каких? — удивился Николай Степанович.— Ничего ведь за эти дни не произошло.
— А туман? В таком тумане шли. В городе и то страшно. Тут капитану определенно надо обладать каким-то шестым чувством.
— Никакого такого шестого чувства нет. Есть приборы, лоции, известный опыт,— мягко возразил Николай Степанович, польщенный, однако, тем, что было сказано и как было сказано: в голосе Лазаревой звучало плохо скрытое восхищение.
— Тогда — призвание! Вот рождается человек с талантом певца, поэта, музыканта,— задумчиво продолжала Лазарева.— Согласитесь, не каждый может петь, писать стихи. И капитаном надо родиться. Как нас — девчонок и мальчишек — завораживали в детстве имена Васко да Гамы, Кука, Беллинсгаузена... Романтика,— улыбнулась и процитировала:
Волшебник и царь, генуэзец Колумб...
— Старина часто кажется молодежи очень романтичной— времена фрегатов, барков... Ну, а у нас теперь надежные отлично оборудованные лайнеры.
— Но море — всегда море. И теперь — опасности, тревоги. Да вы сами это чувствуете, хотя бы по тому, как относятся к вам ваши близкие.
— Не очень чувствую.— Капитан невесело улыбнулся, вспомнив выкрики сына.
— Простите,— пробормотала Лазарева в смущении, словно прочитала его мысли.— Я была так уверена. И вы... сами побудили меня к излишней откровенности. Я думала... простите.
Она машинально сделала глоток из стакана, сосредоточенно глядя перед собой на скатерть.
Закончив обед, он достал сигареты и закурил. Встать и уйти, не сказав ей больше ни слова, неудобно. Две-три фразы должны сгладить неловкость от разговора, от тягостного молчания.
— Не скрою, Татьяна Константиновна, приятно услышать такой отзыв о моряках.— Николай Степанович аккуратно стряхнул пепел с сигареты и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, продолжал:—Может, мы и не столь романтичны, но, ей-богу, жизнь у нас, действительно, не такая уж легкая.
— Понимаю,— проговорила Лазарева и робко улыбнулась.
«Совсем еще девчонка, немножко восторженная, немножко наивная, несмотря на свои двадцать шесть лет»,— подумал Николай Степанович. Очевидно, первое впечатление обманчиво. В свой первый приход на судно она показалась совсем не такой. Поднявшись, капитан сказал:
— Сегодня, кажется, интересная картина. Приходите.
— Спасибо. Так хочется посмотреть хороший фильм.
— Плохих не брали,— пошутил он и вышел из кают-компании. Пожалуй, фраза насчет кино была лишней. Получается — приглашение. Однако что сказано, то сказано. Теперь ничего иного не остается, как подняться на мостик и ни в какое кино не идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126