Никто не догадается, что говорит доктор Лазарева.
Только бы Виктор не взял трубку. Он, кажется, уже вернулся из отпуска, обязательно узнает ее голос. Просидел тогда целый час в обществе мамы, все ждал. Обиделся. Уехал, даже не простился. Николай говорил, что Виктору вдруг понадобилось взять на неделю отпуск за неиспользованные выходные дни.
Когда позвонила Татьяна, Николай Степанович собирался уходить. Ну конечно, он придет к Нине. Очень хорошо, что сегодня можно увидеться, только немного попозже. Надо наведаться на завод, где никак не закончат заказ.
Николай Степанович даже побаивался, как бы из-за этого заказа «Иртыш» не задержался с отходом в рейс. Начальник цеха, с которым говорил капитан, как обычно, клялся, что завод не подведет. Завтра к вечеру все будет готово.
Заводским автобусом капитан добрался домой. Идти в форменном костюме к Нине не хотелось. Уж слишком бросается в глаза золотое шитье на рукаве.
Войдя в подъезд, он остановился — сначала показалось, что Леля нарочно ждала его возле дома. Но она, безразлично поздоровавшись, продолжала рыться в сумке, отыскивая ключ от почтового ящика.
Николай Степанович стал медленно подниматься до лестнице. Что Леля задумала? Не даст же она уйти в плавание, не объяснившись.
Вчера под благовидным предлогом он зашел в партком узнать, нет ли там каких-либо жалоб. Говорили с ним, как обычно, в спокойных, доброжелательных тонах.
А если она перед самым отходом явится к начальнику
пароходства? Но в чем он провинился? Поссорились. Кто ж не ссорится? Нет, Елена Ивановна, на все нужны доказательства. Мало ли что может померещиться жен* щинс в припадке ревности.
Он намеренно долго открывал замок. Жена поднималась наверх, читая адреса на конвертах, которые держала в руке.
— Мне? — спросил он, пропуская ее вперед.
— Нет, оба письма мне.— Не удержалась: — Одно от Васи и перевод на пятьдесят рублей.
Не снимая пальто, села в кухне к столу и торопливо разорвала конверт. Целых четыре страницы! Вася писал: у них начинается самая горячая пора. Ждут ледохода. По ночам треск, как пушечные выстрелы. Экспедиции предстоит работать в самом экзотическом месте, у знаменитых Падунских порогов. «Помнишь, мама, мы читали с тобой про Запорожскую Сечь. Про днепровские пороги. Теперь как будто оживает то, о чем я читал, хотя места не те и времена другие. Если ты захочешь и сможешь — приезжай. Дикие горы зажали реку, а она злится, кипит. Только ты не думай, это совсем не обязательно, чтобы ты ехала в такую даль, лучше отдохни в санатории. Я достану тебе путевку. У нас один парень отправил свою маму в санаторий. Напиши, куда ты хочешь, и пришли медицинскую справку».
Пусть все это прочтет Николай, пусть прочтет. Она намеренно оставит письмо на столе. Пусть знает — какой он настоящий, ее Вася.
Вы, Николай Степанович, ни разу не предложили мне отдохнуть. О вашей персоне разговор был, и не раз, а вот чтобы полечиться жене, вам и в голову не приходило. Ведь плаваете вы, «обеспечиваете» вы. А ваша супруга работает за такую зарплату, которая, по высказанному вами однажды определению, «погоды не делает».
Отложив письмо и перевод, Елена Ивановна распечатала второй конверт, надписанный незнакомым почерком, без обратного адреса.
«Люди, которые относятся к вам с участием...»
Она читала, не понимая, какие люди, о какой докторше идет речь.
И вдруг сразу, в одно мгновенье вспомнились разговоры женщин у кассы пароходства, и стало ясно, чему «сочувствуют люди».
По форме изложения ничего оскорбительного в письме не было, но вежливая пошлость все равно — пошлость. В заключение глубокомысленная сентенция — «с молодостью и красотой не поспоришь!»
Елена Ивановна брезгливо смяла анонимку, швырнула в угол. Ну вот, и ей пишут подметные письма.
Гадко, омерзительно и так невыносимо тяжело. Будто что-то оборвалось в ее жизни. А ведь убедила себя — все кончено, отболело. Вот она, настоящая боль, настоящее отчаяние. Теперь в самом деле конец! Совсем и навсегда'.-Значит, где-то в глубине души еще теплилась надежда. может, унизительная, но что поделаешь — она тлела, и легче было принимать самые твердые решения. Сей час — только пепел.
Елена Ивановна поднялась, сняла пальто, пошла и спальню. Она смотрела в раскрытую книгу и строчки сливались в темное пятно.
В ванной перестала жужжать электробритва. Потом в кухне звякнул чайник, и стало тихо. Быть может, читал Васино письмо.
— Сплетни?! Нам не хватало только сплетен!—входя в комнату, процедил сквозь зубы Николай Степанович.— Какая-нибудь твоя подружка старается.
— У меня нет времени на подобных подружек,— возмущенно ответила Елена Ивановна. Одного мгновения было достаточно, одного только взгляда, чтобы вернулось прежнее решение. Окончательное.
— Что же ты выбросила это Послание?! Отнеси, скажи, что Терехов ничтожество. Тебя, несчастную женщину, послушают, пожалеют! Ты ведь только и ждала удобного случая, чтобы причинить мне неприятности! Радуйся! Но знай, мне опостылела эта золотая клетка! У меня голова раскалывается, когда я приближаюсь к дому и знаю, что увижу свою добродетельную жену...
— Довольно! — резко оборвала мужа Елена Ивановна.— Добродетельная, не добродетельная, не это тебя тревожит.— Поднялась, сдерживаясь, горько усмехнулась: — Тот, мой Коля, которого я любила, не способен был бы все это произнести. Это конец.
Николай Степанович оторопело смотрел на жену.
— Ты хочешь развода? Так я, по крайней мере, понял? — Он попытался сказать это с иронической интонацией.
— Ты правильно меня понял. И, ради бога, не будем ничего больше выяснять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126