Однако ничего еще не потеряно. За Николая можно повоевать в море, где нет других женщин.
Погас и снова вспыхнул свет в театре. Что ж, туда она не пойдет — вечер терять не будет: до отхода всего три дня. Потом опять море, и далеко не такое приятное покачивание судна, как об этом рассказываешь на берегу.
Вчера звонил Алик, уговаривал прийти сегодня к друзьям. Но ей вовсе не хочется видеть ни его, ни друзей.
Все же хорошо, что она не сказала прямо этому высоконравственному капитану: приходите к театру. С самовлюбленным видом ответил бы отказом, и все разговоры об «официальных отношениях» свелись бы на нет. Достаточно того ложного шага, который она сделала при первом посещении судна.
Пора уходить. Даже если б он сейчас появился, нельзя, чтобы видел ее здесь, ожидающей, когда спектакль уже начался. И все-таки интересно, где он сейчас: задержался с друзьями или спит после сытного обеда дома?
Не догадывалась Татьяна о том, что никакого внимания капитан не обратил на ее слова о театре. Его вполне устраивала влюбленность «наивной девчонки» и ее желание сохранить все в тайне. И если б она дала понять, что стала чем-то большим для него, нежели подчиненной, он бы забеспокоился и, может быть, постарался бы даже от нее избавиться.
, Отношения с женой стали почти такими же, как прежде. Он был признателен Леле за то, что та как бы вовсе не заметила его раздражительности в день прихода, суховатых радиограмм и «правильно поняла» нежелание приглашать в Новороссийск.
В день, когда Татьяна сказала о своем намерении посетить оперу, капитан рано ушел домой. Жена позвонила на судно, чего раньше никогда не делала, знала, что телефон не всегда подключен к каютам и надо идти к трапу, чтобы поговорить.
Дома Николай Степанович узнал неприятную новость: Вася, оставив в почтовом ящике записку с просьбой не волноваться, уехал. Домой не заходил, даже не взял белья. В институте Елене Ивановне сообщили об академическом отпуске на год, который дали Василию Яро-шенко по его просьбе.
Елена Ивановна, рассказывая все это, не плакала, но в глазах ее было столько тревоги, столько отчаяния,
что Николай Степанович почувствовал угрызения совести.
Он понимал: исчезновение сына связано с последним разговором. Но несмотря на просьбы жены, не стал объяснять, что произошло между ними в ее отсутствие. Если все рассказать, то каждую фразу, каждое слово она истолкует по-своему. Кто-то должен быть виноват в случившемся, и уж, конечно, не ее Вася. К тому же тот настаивал, чтобы мать в их разговор не посвящать.
— Куда? Куда он мог уехать? В Ленинград? Но там у нас никого нет. Что делать? Что теперь делать?
- И в милицию не обратишься, скажут — парень совершеннолетний,— Николай Степанович считал, что вообще ничего не нужно делать. Никуда не денется. Побегает, побегает и вернется домой.
— Денег не взял, не взял ничего теплого,—сокрушалась Елена Ивановна.
— А не кажется ли тебе, что он вообще никуда не уехал и денечка через два объявится?
Она взглянула на мужа с таким испугом, что он сразу же пожалел о своем предположении.
— А институт? Отпуск? — проговорила она после тягостного молчания.
— Влюбился, женился,— попытался пошутить Николай Степанович.
— Коля, пожалуйста, вот телефоны двух его приятелей. Мне они ничего не сказали. Не знают или притворяются. Вася, оказывается, не ночевал у Тимы.
— Хорошо, я позвоню.
Но и Николай Степанович ничего не добился. Похоже— ребята действительно только что узнали о Васином отъезде.
— Леля, прошу тебя, успокойся,— как можно мягче произнес Николай Степанович. Он старался не показывать жене, что возмущен поступком сына. Придешь из рейса, непременно жди какой-нибудь демонстрации. Так и теперь: уйдет отец в море, и Васенька тут же примчится под мамино крылышко. А в каком состоянии он, Николай, уходит в рейс — до этого никакого дела нет, как безразлично и то, что дома не отдых, а сплошная нервотрепка. Своего сына он бы с первых лет жизни воспитал в строгости и повиновении. Не допустил бы никогда такого панибратского отношения с родителями.
А этот всегда волчонком смотрел. И не знаешь, чего от него ждать. Хорошо, если он действительно уехал. Пусть попробует заработать. Небось, оценит, чего лишился.
— Наши отцы и деды не так, как мы с тобой, своих детей воспитывали. С десяти лет мой отец в поле спину гнул,— в раздумье сказал Николай Степанович.
— Наши деды и при лучине сидели, а у нас с тобой телевизор,— усмехнулась Елена Ивановна.— И в школу ты ходил, а не в поле, когда жил в селе. Зачем же вспоминать плохое? Детство горькое наших дедов. Да еще своих детей им попрекать.
Николай Степанович взглянул на жену. Промолчал. Стемнело. Он подошел к столу, взял папиросы, включил свет и, закурив, уже спокойно заговорил:
— Ничего страшного, я думаю, не случилось.
Елена Ивановна отняла руки от лица, взглянула на мужа со слабой надеждой — вдруг он нашел объяснение
Васиному поступку.
— Да, ничего страшного,— твердо проговорил Николай Степанович.— Мы с тобой младше были, сами о себе заботились. Не пропали, не сбились с пути. Ничего не случится и с ним. Взрослый парень, захотел самостоятельности. А с голоду у нас никто еще пока не умирал.
— Разве в этом дело? Разве я этого боюсь? — горестно покачала головой Елена Ивановна.— Вдруг он свяжется...
— Или связался? — безжалостно спросил Николай Степанович. — А связался бы здесь, Мы бы удержали? Ведь он ни с кем не считается, скрытничает. Так вот, Леля, будем надеяться, что самостоятельность пойдет ему на пользу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126