«Колпак — чтобы волосы в борщ не падали,— комментировал он свой отказ,— а мои ку-черы девчата давно повыщипали».
В разговоре Дзюба обращался ко всем на «ты», дне-вальную Маринку называл дочкой, покрикивал на нее и всячески опекал. Требовал, чтобы она в его присутствии ежедневно съедала два-три корешка морковки. По мнению Дзюбы, это должно было укрепить, как ему казалось, слабенькое здоровье девушки.
Но с Лазаревой он как-то не находил общего языка, несмотря на то, что доктор делала свои замечания деликатно, высказывая их в шутливой форме.
Лазареву это мало заботило. Познакомившись через библиотеку с экипажем поближе, она держалась теперь уверенно. Могла запросто поболтать с любым моряком, запросто подсесть во время сеанса к боцману, к матросу, к механику, шепотом переговариваться с соседом — и никто на это не обращал внимания. И капитан, вспоминая, посмеивался, как не пошел смотреть фильм, чтобы не оказаться рядом с «милой докториной».
Лишь один человек из всего экипажа, Виктор Дмитриевич, в присутствии Лазаревой то краснел, то бледнел. Умолкал при ее появлении или вдруг становился необычайно красноречив и весел. По трансляции слишком часто теперь звучали романсы.
Капитану эти его странности были понятны, но вызывали некоторую досаду. Ведь был уже с ним разговор на эту тему, неужели же нельзя держать себя в соответствующих рамках?!
Рейс подходил к концу.
— Удачный рейс,— как-то за столом в кают-компании сказала Лазарева.
И все сразу согласились, что рейс был действительно удачным.
— А еще говорят, будто женщина в море приносит несчастье,— смеясь продолжала она.
— Смотря какая женщина! — проникновенно воскликнул Виктор.
— Вот именно! — с такой нарочитой серьезностью подтвердил старший механик, что последовал общий взрыв смеха.
Лазарева смеялась вместе со всеми, а Виктор покраснел и уткнулся в свою тарелку.
Капитан улыбнулся. Хороший рейс. Жаль только, что часть груза переадресовали в Новороссийск. Лучше бы идти прямо на Одессу. Не ошвартоваться в Новороссийске, если задует норд-ост, Особенно теперь, глубокой
осенью. Она почти не чувствовалась, пока шли теплыми морями, но в Черном ветер посвежел.
Радиограмму домой Николай Степанович дал еще из Мраморного моря... Советовал Леле воздержаться от поездки в Новороссийск. Не стоит из-за двух-трех дней стоянки судна брать отпуск, устраиваться в гостинице, беспокоиться. Заканчивать погрузку они придут в Одессу. Два-три дня — какое это имеет значение?! Раньше, правда, Леля всегда прилетала встречать «Иртыш», но сейчас у нее столько работы. Да и не таким уж продолжительным был рейс, чтобы причинять ей лишние хлопоты.
Однако, когда Николай Степанович слышал обычные перед приходом разговоры — чьи-то жены уже ждут в Новороссийске, другие следуют лайнером,— ему становилось не по себе. Обычно и он сообщал: «Моя Леля вылетела».
На подходе к порту ветер настолько усилился, что «Иртыш» сутки простоял на рейде. Николай Степанович успокоился: «Правильно сделал, что не вызвал Лелю. У нее ведь каждая минута на учете».
И все же неясное чувство не то сожаления, не то вины пробудилось в нем, когда, спустившись обедать, он увидел жену старшего штурмана и все многочисленное семейство второго механика.
Лазарева не появлялась, все заняты своими женами, своими детьми, а до него — никому никакого дела.
Едва притронувшись ко второму, ушел к себе. Уныло посвистывал в антеннах ветер, беспорядочно шлепала о борт смятая волноломом зыбь. Виктор уехал на берег. По трансляции шел какой-то нудным концерт.
Сидеть после рейса одному в каюте, да еще в воскресенье, было невмоготу. Николай Степанович оделся потеплее и ушел на берег.
Народу на улицах мало. Холодный ветер метет и метет жухлые листья, пыль.
Капитан остановился возле афиши: сходить разве в кино, потом поужинать?
До начала сеанса еще уйма времени. Можно зайти в табачный магазин. Он оглянулся по сторонам и увидел Лазареву. Эти несколько месяцев Николай Степанович привык видеть ее в белом халате, изредка в шерстяной кофте, а теперь на ней было пушистое светлое пальто
и такая же шапочка. В руках Лазарева держала фиалки, обернутые целлофаном.
Николай Степанович обрадовался. Обрадовался тому, что уже не один будет бродить по городу, и тому, что встретил именно ее и встреча произошла случайно.
— Посмотрите, фиалки,— сказала Лазарева, словно видела капитана всего несколько минут назад.— Никак не ожидала, что в такой холод можно купить цветы.
— Вы их, наверное, очень любите? — спросил он, улыбаясь.
— Как не любить цветы?! К тому же мы возвратились из рейса. А в знаменательные дни я себе обязательно делаю подарки!
В ее шутливом тоне Николай Степанович уловил горькие нотки.
— Зайдем, выпьем кофе,—предложил он, останавливаясь возле ресторана.
Вместо кофе они заказали шашлыки и сухое вино. О билете в кино Николай Степанович совсем позабыл, слушая веселую болтовню Лазаревой о ее студенческих годах, об «обществе спасения утопающих на экзамене». Как-никак и он не так уж давно дрожал перед преподавателями.
Беседуя с Лазаревой, чувствовал себя моложе, проще, словно на какое-то время избавился от ответственности за всех и за все.
— Попросим шампанского. Идет? По моим наблюдениям шампанское— любимый напиток женщин.
— В детстве я обожала газированную воду. Шампанское на нее похоже...
— Татьяна Константиновна, вы знакомы с тем сиреневым субъектом? — Николай Степанович указал взглядом на соседний столик, за которым сидела группа молодежи. Один из них, бритоголовый, в сиреневом свитере, что-то говорил приятелям, показывая в сторону Лазаревой и капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126