— спросила Ярошенко.
— Часто... с Любашей,— смутившись, ответила Татьяна.
Но даже в эту минуту Елена Ивановна ни о чем не догадалась.
ГЛАВА 42
Они появились рано утром у трапа. Две девочки лет шести-семи и мальчик чуть постарше. Стояли в сторонке, не спуская глаз с вахтенного.
Оранжевое солнце вынырнуло из воды и поползло вверх к синему небу, и там, где оно вынырнуло, океан был розовым, словно утаивал в себе частицы этого огромного солнца,
Любезнов снова взглянул на берег —три черные детские головы все так же выделялись на белых напудренных кипах каучука.
Очевидно, мальчик заметил Любезнова, обернулся к нему и поднял над головой какую-то книжечку. Его примеру последовали девочки — такие же книжечки были и у них в руках.
Любезнов кивнул ребятам, помахал рукой. Они с радостными возгласами бросились к крутому трапу «Иртыша» и стали проворно взбираться наверх.
— Куда вы? Нельзя! Нельзя!—закричал вахтенный. Мальчик на секунду остановился, потряс книжечкой и
снова побежал наверх, за ним, цепляясь за поручни, карабкались девочки. На полосатые сарафаны, какие носят девочки в Советском Союзе, и^обратил внимание Любезнов. Мальчик же был в полосатой майке, сделанной, несомненно, из матросской тельняшки.
— Пропусти,— сказал боцман, приблизившись к трапу.
— Еще в трюм свалятся,— пробурчал матрос. Мальчик остановился, оглянулся на поотставших девочек, а затем все трое прыгнули на палубу.
— Задарствуй! — сказал мальчик, обращаясь к морякам.
— Дарствуй! — пропищала самая маленькая и без всякой робости подошла к Любезнову! Мальчик с деловым видом протянул боцману все три книжечки и улыбнулся матросу. Два широких, похожих на лопаты, зуба прорезались на месте выпавших молочных, и от этого смуглое лицо его с живыми черными глазами стало по-детски беспомощным.
Любезнов вместе с матросом удивленно рассматривали картонные, оклеенные коленкором, книжечки. Внутри каждой из них любительская фотография и тушью выведено: советские моряки шефствуют над владельцем удо стоверения. Дальше значилось имя ребенка. Внизу пе чать судового комитета теплохода «Ямал» и подпись: секретарь комитета комсомола — Сидоркин.
Трое ребят с важным видом дожидались, пока моряки изучат «удостоверения».
— Значит, тебя зовут Чан? — спросил Любезнов.
— Чан,— с достоинством подтвердил мальчик и, сунув руку за пазуху, вытащил вырезанного из черного дерева человека, протянул Любезнову:—Сувенир!
Самая маленькая, подняв голову, с тревогой смотрела на Любезнова — понравится ли подарок?
— Чан,— сказала средняя и, показав на мальчика, стала проворно, как стамеской, «строгать» указательным пальцем воображаемый кусочек дерева.
— Понятно! Сам сделал! — воскликнул Любезнов.— Молодец, Чан! Спасибо.
Ребята радостно заулыбались.
— Ну, дорогие гости, пошли завтракать! — сказал Любезнов и повел ребят в столовую команды.
Историю «подшефных» моряки передавали друг другу. Один из мотористов «Иртыша» слышал ее от товарища с «Ямала» во всех подробностях, потому что не так уж много событий случается воднообразные будни дальнего плавания. Ну, а если уж что-то необычное произойдет, то запоминается каждая деталь.
Едва «Ямал» пришвартовался в Бангкоке, сразу налетел ураган. Тропический ливень хлестал и хлестал по причалам. Разгрузочные работы прекратились. Моряки, которых дождь застал в городе, вымокшие и озябшие, бежали на судно.
И тут моторист Иван Сидоркин увидел под площадкой трапа какой-то живой комок. Нагнулся. Трое прижавшихся друг к другу детей сидели прямо в воде, которая не успевала стекать с причала.
— Потопятся, как котята,— сказал матрос.— Воды уже по щиколотку.
— А что делать? —спросил второй.
— Не оставлять же здесь.— Сидоркин нагнулся, поманил ребят.- Но они захныкали — боялись выходить.
— Пуганые, что зверята.
Сидоркину удалось вытащить одного. Оказалось, это девочка— самая маленькая из троих. Держа на руках, матрос помчался с ней по трапу. Двое других — девочка и мальчик — с криками побежали за ним.
— Веса нет. Ну совсем в ней никакого веса,— сказал Сидоркин, опустив ребенка в коридоре на палубу.
Неделю стоял «Ямал» в Бангкоке, и малыши совсем пообвыкли, даже выучили несколько русских слов. Чего только моряки не изобретали, чтобы узнать, кто они. И мимика, и жесты, и картинки из книг, и просто рисун-
ки — все шло в ход. В конце концов, выяснилось: ребя-тата — сироты, живут в порту.
Столько разговоров было: как оставить? И с собой не возьмешь. Тогда придумал Сидоркин им «удостоверения». Объяснил Чану, чтоб показывал «документы» на всех судах с красным флагом.
Терехов тоже зашел взглянуть на ребят.
— Это наш. «мастер», Чан,— сказал Олег.
Чан вскочил, сложив перед собой руки, низко поклонился капитану.
— Садись, парень. Садись.— Терехов коснулся худого узкого плеча мальчика и мгновенно припомнилось, как вот такой же взволнованный, встревоженный стоял перед / ним другой мальчик, сын Лели. Только не жалость, не участие, как сейчас, испытывал он тогда. Мальчик был ему чужим. Он не мог принять сына Елены и не хотел. Почему же теперь совсем иное чувство заговорило в нем? Не потому ли, что настало время, когда тоскуешь по такому вот существу, о котором должен заботиться, или это снова укоры совести, чувство неизбывного одиночества? Нет семьи, нет сына, ничего нет, кроме корабля и тех людей, что на нем. Хороших товарищей, дружных. Но все их помыслы о доме, о семье, которой у него нет и, вероятно, уже никогда не будет.
— Что же вы им. раскладушки не поставите? — сказал капитан.— До вечера здесь простоим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126