— Еще бы! — подхватила Бедрягина.
Елена Ивановна встала, пересела на диван, как бы приглашая начать необычный, личный разговор.
— Зинаида Афанасьевна, кажется,— проговорила Елена Ивановна. Та кивнула и с удивлением заняла предложенное ей место.
— У меня были ваши дети;
Очевидно, Бедрягина ожидала всего, чего угодно, только не такого вступления.
— Дети? Вы хотите сказать—дочь? — Она нахмурила густые, темные брови, сосредоточенно глянула на свой аметистовый перстень.
— Дочь и зять.
— Значит, этот мальчишка еще и кляузник? И вы...
— Если честно — я на их стороне,— твердо произнесла Ярошенко.
Бедрягина легко поднялась, достала из ящика сигареты и закурила.
— Хорошо: я тоже, если честно, не выношу его, понимаете — не выношу. Не в состоянии его видеть! Отказывала себе во всем, училась и растила девочку. Для него? И вообще, кто он такой? Ради дочери жертвовала всем. Замуж не вышла. И вот благодарность! Кого она предпочла матери?! Мальчишку?! Недоучку!
Елена Ивановна дала Бедрягиной выговориться. Да и невозможно было ее прервать: с таким возмущением говорила, почти выкрикивала гневные слова, даже не верилось, что так мгновенно изменилась эта рассудительная, чуть-чуть иронически настроенная женщина.
— Уверена, не о благодарности вы думали, когда растили дочь. А если жертвовали личной жизнью, зачем же потом попрекать? Я ведь тоже женщина и говорю с вами вовсе не как официальное лицо. Все зависит от вас. Но, боже мой, как я вам завидую. Если б мой сын был жив,
если б полюбил...
Бедрягина осторожно взяла Елену Ивановну за руки, после минутной паузы сказала:
— Не могу я себя переломить. — Ревность.
—Нет-нет, не только ревность. Он вообще... Я понимаю — обязана его прописать...
—- Разве дело в этом?.А если они уйдут?
— Уйдут?!
— Даже не станут менять, квартиру, хотя имеют на это право. Вы будете довольны?
— Этого быть не может! Такой жестокости.. Я ведь совсем одна.— Бедрягина резко отвернулась.
— Вот видите. Так не мучайте себя. Посмотрите на свою семью со стороны. Зачем же вам терять дочь?
— Я ее уже потеряла. С ним пошла - на меня жало-ваться. На меня, свою мать.
— Она тоже скоро станет матерыо.
- И это от меня скрыли! - с горечью воскликнула Бедрягина. Некоторое время она молчала, прикрыв лицо рукой
Вероятно стеснялась сказать, раз у вас в семье не все гладко,— Ярошенко потянулась за своей сумкой
— Нет-нет, подождите еще минутку. Это — неожиданно. И то, что вы сами пришли. Столько у вас дел и все же считали нужным прийти... Но что поделаешь — не могу, не умею я...
— Милая Зинаида Афанасьевна, не пойму, почему вы так мрачно настроены. Радоваться надо. Будет малыш, счастливая вы женщина! Счастливая...— тихо повторила Елена Ивановна.
С минуту Бедрягина сидела не шевелясь, потом едва уловимая улыбка тронула ее губы, очень живо заискрились глаза.
— Малыш... Уж ему-то я буду очень нужна. Тут вы правы. А вообще-то, возьму и тоже выйду замуж! — Бедрягина неожиданно весело рассмеялась, очевидно, представив ей одной известную ситуацию.
Елена Ивановна решила, что сейчас самый удобный момент, чтобы попрощаться, и, протянув руку, улыбнулась:
— От души желаю вам счастья! Оно ведь совсем ва-ми рядом!
Возвращаясь домой, Елена Ивановна улыбнулась тем сомнениям, которые были у нее перед посещением Бедрягиной. Удобно ли? Не лучше ли вызвать эту женщину к себе и официально?.. Не лучше! Важен результат. А то, что председатель исполкома сама поехала из-за такого «пустяка»... Нет, не пустяк, когда дело касается судьбы человека. Если вот так с Бедрягиной, по-хорошему, и она иначе себя поведет. И почему, собственно, Елена Ярошенко задумывалась — стоит ли ей идти? Кто она такая? Сегодня председатель, а завтра опять может пойти учить ребят. На роду ей, что ли, написано начальством быть?!
Но, вообще-то, хорошо бы вернуться к прежней своей работе. Там не появлялось тягостного чувства: чего-то ты еще не сделала, что-то упустила. Был опыт, а здесь его маловато.
Елена Ивановна вошла в комнату, положила на стол газеты. Негромко звучала музыка. Радиоточку она никогда не выключала.
Да, с Бедрягиной все правильно. Сказал же председатель горисполкома насчет масштабов улучшения благосостояния, за которым подчас теряется сам человек. И вдруг отчетливо прозвучал голос диктора: передавали правительственное сообщение. Ярошенко шагнула к динамику, дрогнувшей рукой прибавила громкость. Навер-
ное, никогда у тех, кто пережил войну, не заглохнет, не уйдет это чувство смертельной тревоги, когда неожиданно звучат по радио слова, вызывающие ассоциации об осажденном Ленинграде.
«Иртыш» вместе с другими судами пошел во Вьетнам. Повез трактора, медикаменты, тетради, детские вещи — подарки, которые собрали ребятишки. «Иртыш», наверное, уже там. Бомбят его и другие наши суда, где отцы, сыновья, мужья. Женщины в эту минуту тоже полны тревоги и страха за своих близких. Война, где бы ни была, какой бы ни была,— она всегда у твоих дверей. Все равно рядом, как пожар, который в любую минуту охватит и твой дом.
Вьетнам блокирован. Бомбят города, порт. И там Николай, Виктор... Беззащитные корабли, и «летающие крепости». Опять кровь, опять черные сообщения, вдовы и сироты.
Она и прежде волновалась, когда слышала штормовые сообщения, когда надвигались ураганы, почему-то с жен- скими именами — Глория,Стелла. Грозили «Иртышу».! Но что все они но сравнению с убийством! Война-—всегда убийство.
Не вытирала слез, не знала, что плачет. И прошлое — санки, в которых везла на кладбище мать, холмик, под которым лежал Вася, взрыв в порту, где никогда не была и где был теперь Николай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126