Он не заглядывается на кого попало. И женится в тридцать четыре,
— Гадалка ему это предсказала? — насмешливо спросил Андрей и сел на диван.
— Ты просто завидуешь тем, которые умеют жить по плану. Вон станок запланировали, а где он?
'-&• Не твоего ума дело! — снова вскочил Андрей.
— У Алика же все по плану. Он уж па курсы при институте ходит, так что в любом случае поступит.
— Ну и ладно, пусть поступает,—успокоившись, сказал Андрей.
— Пять лет институт, потом — аспирантура. —- Потом твоего Алика работать пошлют.
— Не пошлют. Ко ш-риы.ч, он лаборантом будет работать при институте, во-вторых, он себе выбрал специальность и возьмет такую диссертацию...
— Ах, он уже в десятом классе об этом знает? А если ему какая-либо другая тема приглянется или другой, скажем, профиль...
— Не приглянется,— убежденно сказала Любаша.— Никакие эмоции не должны влиять на распорядок жизни человека. Всем управлять должен только разум.
Андрей озадаченно посмотрел на сестру, а та, доволь-ная произведениым эффектом, села рядом на диван. Не столько для него, сколько для себя самой, вероят-но говорила об Алике, будто должна была убедиться в ее, Алика, правоте, проверить как-то эту правоту.
— Ну, а если в двадцать два встретится девушка, которую полюбит?
Любаша пожала плечами: как Андрей не поймет, о чем она ему все время толкует? И терпеливо, будто разговаривая с ребенком, объяснила:
— Женится он, когда будет выполнена программа-минимум.
— Значит, есть еще программа-максимум?
— Точно! Не застрянет же он на должности какого-то доцентишки.
Андрей обернулся к сестре, схватил ее. за локоть и медленно произнес: — Доцентишко — это мерзко! Не смей повторять этих его слов.
— Не буду. Ну, не сердись, Андрейка. Я больше не буду.
— Я не сержусь.
— Нет, сердишься. Ты сердишься не тогда, когда кричишь, а когда говоришь вот так, как сейчас. Ну, пожалуйста, Андрейка.— И она потерлась щекой о его плечо.
— Ладно,— сразу подобрел Андрей. — Кстати, чтобы закончить с Аликом, скажи, какая дуреха захочет ждать его десять лет?
— Любая,— убежденно ответила Любаша.— А если нет — найдет другую.
Андрей покачал головой, укоризненно глядя на сестру:
— Все вы дурехи, если на веру болтовню принимаете. Разве человек жив только разумом? А чувства? Подумала бы об этом.
— Я-то подумаю, но и ты подумай,— направляясь к себе в комнату, сказала Любаша.—Ты бы не ту, а Татьяну Константиновну вылепил. Вот где настоящая красота!
— Кукольная.
— Да?! Зато та — старше тебя!
— Закрой дверь и дай мне покой!
— Пожа-алуйста!
Андрей придвинул к своему дивану торшер. Хоть он и отправлял Любашу спать, но знал, что сам не уснет. Слишком много впечатлений. Но самое главное: бадьяна сказала, что пока по ее поверхностным наблюдениям тревога напрасна, и она надеется — наблюдения не пре ведут.
И сразу пришло облегчение. Ведь эти опасения не оставляли его даже тогда, когда мысли, казалось, заняты иным.
Однако почему она восстала против Елены Ивановны, а Татьяна ей так пришлась по душе? Татьяна, очевидно, и человек хороший, и товарищ. Но Елена Ивановна...
Тогда, в тот вечер, когда растерянный, напуганный шел из больницы, как сумела успокоить. И ведь оказалась права— через день Любаше полегчало.
Потом долго не встречал Ярошенко. Узнав, что она тяжело заболела, хотел пойти навестить и не решался. Слишком мало они знакомы.
Увидел ее в прошлом году, когда запускали в серийное производство виит-гайку качения — для станков с программным управлением. Это было событие на их молодом заводе. Столько золота платили за каждый миллиметр винта. Из-за границы выписывали. Если винт на станке около двух метров длиной, кругленькая сумма получалась. А тут освоили, стали снабжать чуть ли не всю страну отечественными деталями.
Андрей потянулся к рабочему столу, на котором стояла почти оконченная скульптура боксера, взял кусок пластилина.
Да, именно тогда в числе высокой делегации пошла и цех и Елена Ивановна. Он издали наблюдал, как двигалась эта процессия. Сразу можно определить, кто в цехе впервые, а кто на заводе как бы свои. По каким-то деталям всегда улавливаешь: человек этот тоже раньше стоял у станка или возле тисков,
Но то, что Ярошенко не чужая, определил потом. Его снова, как и в первую встречу, поразило удивительное сходство с Диной. Может, еще и потому, что одета Ярошенко была почти так же, как Дина, когда пришла прощаться перед отъездом: в сером костюме с тонкими кружевами у выреза на груди. Ярошенко останавливалась возле станков, непринужденно разговаривала с рабочими, смеялась, беседуя с Осадчим. Потом взяла со стола заточенный резец и, осмотрев режущую кромку, переднюю грань, мимоходом спросила:
— Работаем на скоростном режиме? И все так же улыбаясь, сняла со станины прилипшую стружку.
Делегация давно уже сама по себе разбилась на небольшие группы.
До Андрея долетели отдельные фразы Елены Ивановны. Она спрашивала, говорила сама, приветливо улыбалась, в то время как спутник ее, наморщив лоб, со строгим, деловым видом и склонив голову набок, выслушивал пояснения мастера.
Очень хотелось, чтобы Елена Ивановна подошла, наконец, к его станку, но тут ее позвали. Издали поздоровалась и, как бы извиняясь, улыбнулась.
А он смотрел ей вслед и тоже улыбался, потому что-на ее улыбку невозможно не ответить. Оба раза Андрей видел ее вечером. При дневном свете Елена Ивановна оказалась старше из-за седой пряди, очень заметной в ее рыжевато-каштановых волосах, сколотых тяжелым узлом на затылке.
Потом видел ее на совещании, на котором станки с программным управлением занимали особое место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126