Она сразу же переменила тему.
— Пойдемте с нами в кино. Итальянская комедия! — Томочка повисла на руке Елены Ивановны.— Ну, пожалуйста!
— Я бы с удовольствием, по сейчас не могу. Тороплюсь на сессию.— Елена Ивановна не отнимала руки — до чего милая женщина, и с пей так легко. Она словно пытается всех убедить, будто жизнь состоит из одних удовольствий, не придает значения никаким огорчениям, все обращает в шутку.
— А нельзя ли занятость отложить?
— Невозможно. Спасибо. Большое спасибо за приглашение.
— Ну вот еще: спасибо! Ведь не идете! Тогда мы вас проводим.
— Ушел ваш отец в море? — спросила Елена Ивановна, вспомнив разговор в доме Реутовых.
— Пошел; На буксир его взяли.
— Небольшой буксирчик,— перебила своего супруга Томочка.— Вчера в Поти ушел. Провожали. О-о, видели бы вы, как мы провожали деда! Отвальную устроили.
— Боцманом пошел,— удовлетворенно вставил Каминский.
— Рад был дед, и не спрашивайте! Усы, как у таракана, торчат. Пиджак форменный купил. Новый, чего в старом-то идти! Двадцать рублей на апельсины взял.
— Привезу, говорит, внуку,— снова вставил капитан. Супруги распрощались, взяв с Елены Ивановны торжественное обещание непременно к ним зайти.
С волнением переступила Елена Ивановна порог старинного здания, где помещался горсовет. Сегодня и вопрос слушался интересный — о ходе строительства. А выступать должен был новый председатель. Слухи о нем ходили разные. Достоверным было только то, что пришел он с большого завода, где директорствовал не один год. До этого работал на Дальнем Востоке. В директоры вышел из рядовых рабочих. В биографии этой не было ничего необычного, и толковали главным образом о характере нового председателя.
Говорили, что на заводе одни безмерно рады уходу директора, другие, наоборот, сокрушаются по этому поводу. Среди работников исполкома толки тоже, противоречивые. «Больно резок»,— сказал о нем кто-то из отдела народного образования.
Резок?! Тот, прежний, председатель тоже бывал резок. Как-то обсуждали ход ремонта Театра оперы и балета. Депутат-скульптор, молодая женщина, сказала, что лепные украшения перед входом в театр надо предварительно очистить от наслоений. Руки Мельпомены деформированы.
— Неужели бригада москвичей сама не знает этого? — с усмешкой, прервав депутата, сказал председатель из президиума.
Бывало, и других депутатов обрывал какой-либо неуместной репликой. Выступавшие возмущались. Потратили столько личного времени, чтобы выполнить задание, до мелочей во всем разобрались, вскрыли ошибки и вот — соблюдай в отношении к нерадивым работникам дипломатические тонкости...
Депутаты заполняли вестибюль. Курили, беседовали, покупали журналы и книги, Елена Ивановна подошла к киоску, где продавали крупные яркие гвоздики.
— И мне возьмите пяток! — крикнул Осадчий, Он только что пришел и раздевался у гардероба.— Иду к Андрею на именины.
— Поздравьте его и от меня,—сказала Елена Ивановна.
Вместе с Осадчим вошла в зал заседаний.
— Приятное для нас сообщение из Москвы. Читали? — спросил он.
— Какое?
Оказалось, что пришел ответ на просьбу депутатов: бытовым предприятиям города будут присланы дополнительные материалы и деньги.
— Неплохо? — говорил Осадчий.— Проверять работу надо, но когда к проверке еще и немощь, это вам не фунт изюму!
Елена Ивановна не успела ответить. К столу президиума подошел крепкий широкоплечий человек лет сорока, с выпуклыми надбровными дугами, резко очерченным, твердым подбородком.
— Председатель,— сказал Осадчий.— Вот это уже новость,— снова зашептал он, когда вместо обширного президиума для ведения сессии избрали лишь председателя и секретаря — депутатов, занимавшихся проверкой строительства, а председатель горсовета вернулся в зал.
Потом, когда он выступал, Елене Ивановне стало ясно, почему идут разговоры о его «резкости». Никаких «обтекаемых» оборотов, вещи называл своими именами.' И фамилии объявлял во всеуслышание.
Пришлось некоторым начальникам подниматься на трибуну и держать ответ перед депутатами.
— Хорошие душевые они, видите ли, оборудовать в общежитии не удосужились. Буфет — одна вывеска, жилые помещения в порядок не могут привести,— возмущался Осадчий.— А потом жалуются — текучесть кадров. С планом плохо. А какой может быть план, если он для них важнее человека!.. Вот и результат.
И когда выступающий умолк, Осадчий громко сказал:
— Назовите сроки по каждому конкретному случаю.
— Придется ответить,— проговорил председатель.
— Им почему-то не нравится, что вот так, при всех надо держать ответ,— улыбнувшись, шепнул Осадчий.
— Зато нам такая «резкость» вполне подходит,— так же тихо отозвалась Елена Ивановна.
Осадчий кивнул.
ГЛАВА 19
Татьяне казалось, что она сумеет логично изложить свою просьбу — дальше жить в таких условиях, в каких живет, совершенно невозможно. Ей было известно, что человек, к которому шла на прием,— справедливый, внимательный. Неужели же не разрешит ей поменять третью —самую маленькую комнату? Она согласна жить где угодно, только бы отдельно.
По-своему и мама, и брат с невесткой неплохие люди, но слишком уж бесцеремонные. После того как она почувствовала прелесть отдельной каюты, возвращение к прежней жизни — сущий ад.
Она должна добиться согласия на обмен хотя бы потому, что неизвестно, как еще сложатся отношения с Николаем. Даже в самом благоприятном случае он не сможет сразу развестись и жить отдельно от жены. Все это затянется. А гулять по улицам, скверам или, того хуже, встречаться у Пины никак нельзя. Но расстаться с Николаем, даже если он не захочет жениться, даже если не оставит жену, она не может.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126