от души стараешься помочь людям.
Елена Иванрвна подошла к окну. Смех, визг, крики возле красных горок. Где же Гена? Вон, уцепился, за деревянного слона, сейчас съедет, по хоботу вниз. Раскрас-
нелся, взлохмачены волосенки. Раскинув руки, несется вниз, тут же вскакивает и снова карабкается на слона. Под навесом, вцепившись в перила лошади-качалки, друг против друга сидят близнецы — Борис и Глеб. Ириша, девочка из старшей группы, что-то им рассказывает. Всегда возится с малышней и, подражая воспитательнице, относится к ребятишкам снисходительно. Толик носится по двору, подняв над головой самолет. Никаких других игрушек для него не существует. Петя, «Профессор», как зовет его Ириша, в тени на скамейке рассматривает картинки. Этот часами может сидеть не двигаясь, только дайте ему побольше книжек.
Маленькие человечки, и у каждого свой характер, свои привязанности, свои увлечения. Есть среди них даже маленький донжуан, влюбчивый, ревнивый Степа. Вот и сейчас он великодушно отдал ведерко Свете, а сам сидит на песке, глядя, как она играет.
Не забыть бы спросить Елизавету Григорьевну, купила ли она маски. Спектакль готов, а лисицы еще нет.
Неожиданно позвонил Осадчий.
— Елена Ивановна, воз и ныне там. Колосов все еще в том же подвешенном состоянии. Реутов и не чешется, сохраняет олимпийское спокойствие. Вроде бы мы к нему и не ходили.
— К прокурору разве обратиться? - неуверенно предложила Елена Ивановна.
— Отступить?! Нет уж! Я позвонил председателю горсовета, просил пас принять.
— Примет?
— Хоть сегодня. Можете освободиться к пяти часам?
— Могу!
Через час они встретились в приемной Коионенко и, так как секретарша куда-то вышла, направились прямо к нему.
— Заходите, заходите, товарищи,— пригласил Коионенко, видя, что Осадчий в нерешительности остановился на пороге: в кабинете было уже двое посетителей. Один, пожилой, с красным бугристым лицом, удобно расположился в кресле, другой, помоложе, с черными усиками, сидел на самом краешке стула. Даже не взглянув на вошедших, он, энергично жестикулируя, что-то продолжал доказывать.
Вскоре кабинет оба представителя «богатого ведомства» покинули недовольными — пришлось согласиться на
условия Кононенко. А его лицо оставалось прежним, внимательно-вежливым, и только приглашая депутатов сесть поближе, улыбнулся.
Елене Ивановне показалось, что улыбнулся, желая немного отдохнуть от увещеваний, разъяснений, которыми занимался с утра. Но Осадчий сразу же перешел к делу:
— Мы к вам за советом и помощью.
Кононенко слушал не перебивая и, только когда Осадчий умолк, задал несколько вопросов.
— Вот, составили справку.— Елена Ивановна положила перед ним несколько отпечатанных на машинке страниц.
— Какая же помощь требуется от меня?
— Мы просим, чтобы вы обратились к секретарю обкома,— ответил Осадчий.— Пусть руководителей управления вызовут и со всей' строгостью спросят за такое отношение к Колосову.
— Верно. Спросить надо. Но к секретарю пойдете вы, Советская власть. Я со своей стороны тоже буду говорить о Колосове. Последнее время не все там благополучно — в управлении у Реутова.
— И к вам приходили? — спросила Елена Ивановна.
— По всем вопросам приходят. Проанализируешь жалобы — видишь, откуда их больше всего. Вот и едем, например, на завод. Ведем прием на месте, разбираемся.
Елена Ивановна взглянула на часы. Пора бы уже уходить, но Осадчий не заметил ее выразительного взгляда.
Кононенко закурил, и Осадчий, спросив разрешения, тоже достал сигареты.
Кононенко курил не торопя его, понимая, очевидно, что человеку надо собраться с мыслями.
— Я вот что хотел сказать.— Осадчий, не докурив сигареты, резким движением вдавил ее в пепельницу.— О нас, и о председателе, и вообще о горсовете судят не только по тому, как вы лично встречаете посетителей.
— Согласен.
— Так вот. Заходил я вчера в нашу общественную приемную — твердо - продолжал Осадчий. — Ваш помощник записывал трудящихся на прием. Меня он не знает и разговаривал с людьми именно так, как мне передавали. Я уже не говорю о таких частностях, что и в выражении лица, и во взгляде у него: а кто ты, собственно, такой? Тон грубый, высокомерный.
Осадчий замолчал, стиснул зубы, подавляя гнев, охвативший его при воспоминании о том, что довелось ему увидеть и услышать.
— Он производил на меня впечатление спокойного, вежливого человека.
— Вежливого с. вами, начальством,— усмехнулся Осадчий.— Но вы бы послушали, как он разговаривал с пожилой женщиной, инвалидом Отечественной войны, работницей.
— Почему бы в общественной приемной не дежурить депутатам? — спросила Ярошенко.
— А то что ж это такое? В таких стенах сидит деятель и грубит, хамит. Объяснить бы ему со всей партийной строгостью! —не мог успокоиться Осадчий.
— Можете не сомневаться, у меня по втому вопросу такое же мнение. Будем разбираться, вас пригласим.
Осадчий кивнул, улыбнулся и встал!
— Вот теперь у нас все.
— Спасибо. Заходите, когда нужно. В любое время. На улице Осадчий остановил такси и, усевшись рядом
с Еленой Ивановной,сказал:
— А теперь к нам на торжество! Вера моя разряд получила. Борщ давно уже варит. А вот варить металл только теперь научилась. Событие? — И сам себе ответил: — Событие огромной общественно-семейной важности! Андрюшка будет, вы его знаете, Ярослав и Верин мастер-корпусник.
Но Елена Ивановна поблагодарила, сказав, что сейчас ей надо домой. Может быть, попозже зайдет поздравить Веру.
— Смотрите же, мы вас ждем! Заодно и условимся, когда в обком идти. Только не задерживайтесь.
Елена Ивановна вышла из такси и направилась к дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126