Нет. Ни шага к нему первой. Больше ни шага. Ведь и сейчас, даже сейчас он более сдержан, более уравновешен, чем она.
Но она перешла рубеж, за которым смешно и глупо играть в «официальность». Понятно, она будет искать предлога побыть с ним. Потом он еще с моря, задолго до прихода в порт, даст радиограмму супруге: «Встречай, дорогая!» И дорогая увезет его домой.
Все так. Все только так. Но на столе телефон. Набрать номер сто, услышать его голос. Говорить она ничего не будет. Только услышать его басовитое: «Да, да?»
Легкий стук, и дверь в лазарет открылась. — Я так и думал! — Виктор неуверенно перешагнул комингс.— Вы обещали Ремарка.
Она молча поднялась. Сделала шаг к нему. За спиной Виктора в коридоре, кажется, мелькнула белая куртка Дзюбы. Нет, показалось.
Совсем близко от ее лица в полутьме его лицо, растерянные, счастливые глаза...
— Ты кому-нибудь сказал, что идешь ко мне?
— Важно ли это, Танюша?
— С ума сошел! — прошептала она.
— Да, да, сошел с ума!
— Если ты не хочешь, чтобы меня перестали уважать...
— Танюша, милая...
— Тише. Мы еще обо всем поговорим.— Сейчас же не могла заставить себя даже улыбнуться.— Дай честное слово, что все останется, как прежде. Так надо.
— Почему? Кому это надо?
— Я уже сказала, чтобы никто не посмел о нас плохо подумать.
— Разве так важно, что скажут?! Важно самим знать.
— Я тебя прошу. Пока не сойдем на берег — ни слова!
— Хорошо. Если ты просишь...
— А сейчас я выйду. Зажги свет и жди, будто ты давно пришел за книгой и меня не застал.
По коридору, как на зло, разгуливал Любезнов. Сердце Татьяны замерло. Только его здесь не хватало! Неужели видел Виктора?
— Я думал, вы еще на палубе обсуждаете шедевр киноискусства,— сказал Любезнов, устремляясь за ней.
Она шла быстро, чтобы увести его подальше от лазарета.
— Что-нибудь случилось?
— Нога распухла.
— То есть как? — Только теперь она заметила воспаленные глаза, тяжелое дыхание Любезнова.
— Распухла, и все. Болит, проклятая.
— Идите к себе в каюту и ложитесь. Вам нельзя двигаться. Я сейчас приду, осмотрю,— сказала Татьяна. Кажется, Любезнов ничего не заподозрил. А если б не он, если б вдруг кто-либо из штурманов или механиков почувствовал себя плохо? Стояли бы у закрытых дверей лазарета, искали бы по всему судну. Рано или поздно пришлось бы открыть.
Свет из лазарета падал в коридор. Виктор вскочил, бросился к ней.
— Танюша...
— Татьяна Константиновна, хотели сказать?! Съежился, словно его ударили.
— Хорошо... Но глаза — будто я в самом деле чужой.
— Ведь условились,—скрывая досаду-, Татьяна заставила себя улыбнуться.
Эту улыбку мгновенно отразило его лицо. Изменилось настроение. Виктор кивнул — ничего подобного не повторится.
— Идите. Книгу я передам вам завтра... в кают-компании. Сейчас некогда. Матрос заболел.— Она вынудила себя улыбнуться еще раз.— Идите, Виктор Дмитриевич.
— Покойной ночи.—Она отвернулась к шкафу с медикаментами. Кажется, все необходимое взяла. Любез-нову надо прежде всего лечь, а не бегать по трапам из каюты в каюту, в лазарет. А может, ей только показалось, что у него жар? Захотелось еще посачковать, вот и вспомнил о своем ушибе.
Любезнов был в каюте один, его сосед, очевидно, стоял вахту.
— Так что же у вас с ногой? — строго спросила Татьяна.
— Вы уже на меня не сердитесь? — улыбнулся матрос.
— Сержусь. Вы считаете, если женщина одинока, то можно нести всякую околесицу?
— Одинокая, несчастная, некрасивая, неудачница...— смеясь, досказал Любезнов.— Комплекс неполноценности?
— А у вас какой комплекс? — стараясь сохранить все то же строгое выражение лица, спросила.
— Полноценности! У меня все есть: жена, дети, долги, болезни — словом, все!
— Хватит зубоскалить. Показывайте ваши болезни. Но при одном взгляде на ногу матроса нахмурилась.
Небольшая ссадина разранилась, голень опухла, покраснела. Синими жгутами вздулись вены. Зачем он ходил в таком состоянии?
— Думал, пройдет,— сказал Любезнов.— Да и не была она такой. Утром, правда, уже хорошо побаливала. Стал раздеваться — увидел.
— Надо же было прийти,— сердито проговорила Татьяна, ощупывая затвердевшие мышцы. Она беспокоилась о другом своем больном — Дзюбе, а у того все в порядке. Видимо, организм как:то приспособился к ожогам. Да и сам Дзюба не хуже ее знал, как лечиться. О Любезнове же она и не думала. И вот... Тяжелый случай. Мази, компрессы, что еще предпринять? Да, главное — антибиотики. Побольше антибиотиков. Сам по себе ушиб не мог дать такого резкого нарастания тревожных признаков, такого ухудшения.
Оставлять здесь Любезнова нельзя. Надо переводить в лазарет. То каюта, то лазарет. Действительно, проявила внимание!
— Не думала, что ваша нога в таком плачевном состоянии.
— Значит, неважные мои дела?
— Будем лечиться. Вам когда-нибудь стрептомицин кололи?
— Мне? С чего бы? Я никогда не болел.
Придется делать пробу. Опять уйдет время. А в таком состоянии важны каждые полчаса.
— Ну, что бы вам раньше не прийти?! — сокрушенно воскликнула она..,
— Так ведь кино,— виновато произнес Любезнов.
Все его ухарство как рукой сняло. Думал, «милая док-торина» успокоит, а она сама разволновалась.
Через час Любезнову стало совсем йлохо. Несмотря на введенные антибиотики, температура поднялась до сорока. Больной впал в бессознательное состояние, что-то бормотал. А Татьяна, сидя рядом с ним, листала справочник по хирургии. Острый тромбофлебит? Но он не дал бы такой высокой температуры. Остеомиелит? Тоже слишком бурное развитие. А если нужна будет ампутация? Кто сделает? Только в порту, в больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126