Татьяна удивленно взглянула на него.
— Ну що?! Я у товарища Степана операционной сестрой, чи то братом, состоял. Не боюсь кровищи, вот и взяли. Ну, с богом!
Все еще стояла со скальпелем в руке Татьяна. Только бы не дрогнула рука. Не приходилось ей резать по живому. Стиснув зубы, постаралась сосредоточиться на одном. Не повредить бы нерв, кровеносный сосуд. Задержав дыхание, сделала ровный, глубокий надрез.
Любезное едва шевельнулся. Не чувствовал боли, не слышал того, что говорят. Хлынула бурая, темная кровь.
Татьяна испугалась. Неужели все же повредила вену? Подняла глаза на Дзюбу. Тот успокаивающе кивнул:
— То дурна кровь. Маринка, марлю давай.
— Вот она... Не могу,— прошептала девушка, отвернулась, нетвердо ступая, отошла от койки.
Дзюба подхватил тампоны, умело подал Татьяне, негромко посоветовал:
— Давай еще надрез. Повыше. Заражение вон куда пошло. Давай, давай. Эти насечки по-научному зонти-ковыми зовутся. Делали их.
— Не зонтиковые, а лампасные...— Она стала чистить тампонами рану. Уверенность Дзюбы будто передавалась и ей. Как бы она без него обошлась? Дзюба завладел ее волей, ее сознанием, словно загипнотизировал. Она, подчиняясь, делала так, как нужно было, и то, что нужно было, чего она одна никогда бы не смогла сделать.
— Маринка, носа вытри да разыщи санитарный паспорт Любезнова.— И, обращаясь к Татьяне, Дзюба добавил: — Хай глянет, какая у него группа крови.
— Конечно, конечно,—поспешно согласилась Татьяна, досадуя на себя, что не догадалась сама об этом
распорядиться. Она наклонилась, разведя руки в стороны, послушала сердце.
Все те же частые, прерывистые удары. Может быть, придется переливать Любезнову кровь? И этого она не умеет, хоть в институте под наблюдением врачей однажды пробовала. Так ведь и тут Дзюба поможет. Мелькнуло воспоминание, как поучала она кока насчет санитарии, с каким апломбом внушала ему элементарные истины. И ни разу не прервал ее, спокойно выслушивал разъяснения о вреде микробов и пользе чистых тарелок.
— Сделаем еще последний надрез,— сказала она. Раны очистились, немного кровоточили. Но закрывать их нельзя. Надо сделать дренаж.
— Прокладочку,— пояснил Маринке Дзюба.
— Какие еще прокладки? — едва слышно пробормотал Любезное.
— Очухался?! — обрадовался Дзюба.
— Толечка! Тебе лучше?—Маринка склонилась над матросом.
Он не ответил.
— Опять в беспамятстве, - прошептала девушка.
— Сейчас закончим,— скорее чтоб подбодрить саму себя, а не своих помощников, сказала Татьяна.
Неожиданно в лазарет вошел капитан.
— Нельзя! Нельзя сюда! — крикнула она. Николай Степанович отступил, прикрыл за собой
дверь. Он спустился взглянуть на матроса, а главное — сказать, что Виктор Дмитриевич связался с «Россией». Если «Иртыш» изменит курс, то завтра в море они встретятся. На «России» хирург.
Все это капитан объяснил череа полуоткрытую дверь. Татьяна ответила, что хотела бы поговорить по радиотелефону с «Россией».
— Это Виктор Дмитриевич непременно организует,— сказал капитан. Значит, не надо менять курса и принимать на борт хирурга. Татьяна сама управилась. Молодец девушка!
В самом лучшем настроении он двинулся на мостик. Но если б капитан знал, в каком тяжелом состоянии находится больной, то вряд ли так уверенно отказался бы от помощи опытного врача, потому что оперативное вмешательство далеко не всегда может приостановить бурно развивающийся процесс заражения крови.
ГЛАВА 16
В вестибюле толпились «морячки», так обычно называют жен моряков. Оживленные, нарядные, они собрались здесь получить переведенные мужьями деньги, узнать последние новости.
Зарплату выдавали каждой группе судов в определенный день, поэтому у окошечка кассы встречались почти все жены моряков с «Иртыша».
Елене Ивановне обычно переводили деньги на сберкассу. Но, уходя в рейс, Николай Степанович, по-видимому, забыл взять с собой номер сберкнижки. Узнав, что перевода нет, Елена Ивановна не очень огорчилась. Раз в месяц не так уж трудно сходить в бухгалтерию, тем более, что там женщины скажут не только, в какой советский порт придет судно, но и куда будет следующий рейс. Сведения эти большей частью бывали верны.
В этот раз Елена Ивановна выслушала информацию о том, что корпус «Иртыша» сильно оброс. В южных морях суда всегда обрастают «бородой», поэтому по приходе в Союз судно поставят в док. Узнала также и о заражении крови у Любезнова. После операции жизнь матроса уже вне опасности. Зашел разговор и о врачихе.
— Чего, собственно, она в рейс пошла? — возмущалась жена боцмана, поправляя съезжавшую набок огромную, из серебристой лисы, шапку, делавшую эту маленькую женщину похожей на гриб.— Работала, работала в больнице и вдруг приспичило в рейс.
— Не будь ее, Любезнову не дожить бы до порта,— сказала жена второго механика. Она пришла, видно, прямо из школы, потому что сумка ее была набита тетрадями.
— Не было бы ее, был бы другой врач,— запальчиво воскликнула боцманша.— Вы бы видели, как она плыла по палубе. Волосы распустила, глазищи подвела., а мужики и рты пораскрывали! .
Елена Ивановна улыбнулась ее горячности. Впрочем, и судить строго жену боцмана нельзя. Уходит муж в долгий рейс. День и ночь только палуба, каюта, некуда пойти. Вот и боится, как бы за Танечкой не стал ухаживать.
— Мне говорили, что эта докторша...— Женщина оглянулась по сторонам, прежде чем сообщить, что именно ей говорили, и, увидев жену капитана, запнулась, покраснела. Однако она тут же воскликнула: — Здравствуйте, Елена Ивановна! Что же вы там в хвост стали! Вы ведь, наверное, торопитесь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126