Но Елена Ивановна почувствовала — не смущение вызвало краску на щеки, даже на шею девушки, что-то иное ее волновало.
— Ты хотела о чем-либо спросить?
— Нет,—повела головой Любаша и, обращаясь к Татьяне, вежливо проговорила: — Спасибо. Пусть так.— Она словно сразу потеряла интерес к тому, что де,лали с ее волосами.
Почувствовав, что Елена Ивановна вернулась к столу, Андрей сказал, что Любашу не соблазнишь никакими шашлыками. Что-то еще хочет сказать или спросить, но не решается.
За столом Любаша оживилась. Первая стала просить Веру спеть и зашептала Татьяне:
— Правда, она похожа на актрису? Татьяна кивнула.
Вера спела «Ночь» Рубинштейна, «Мы сидели вдвоем» Чайковского.
— Вы должны идти и консерваторию,— восторженно проговорила Татьяна.— Если б у меня был такой голос!
— Тогда б вы стали не врачом, а певицей? — спросила Вера, лукаво блеснув глазами.
— Не... не знаю. Нет, все-таки врачом,— улыбнулась Татьяна.
— То-то же! — победоносно воскликнула Вера, тряхнув копной черных коротких курчавых волос, падавших на высокий смуглый лоб.
— Но почему же вы не поступили в консерваторию?— не отставала Татьяна.
— Длинный разговор,— отмахивалась Вера.
— А все-таки? — очень серьезно спросила Любаша.
— Да что там... Я петь люблю, только когда мне. хочется и что хочется. Тогда это радость себе и, может, другим.
— А если выучиться, что от этого изменится? — спросила Татьяна.
— Тогда это — уже труд.
— Я думала, если у человека есть талант...
— Уже талант?! Талант... это слух, память, темперамент, артистичность, музыкальный, если можно так сказать, музыкальный интеллект. Может, хорошая сварщица лучше, чем посредственная певица?
— Правильно! Вот Андрейка лепит. Но ведь это его... хобби,—горячо воскликнула Любаша.— Артист, он-возвышенный. А тот, кто все отлично умеет делать своими руками, своей головой,— не возвышенный?!
— Поменьше эмоций, девочки! — сказал Осадчий.
— Я тоже согласен с Верой! В искусстве не должно быть посредственностей! — воскликнул Андрей.— Именно в искусстве. Не вдаваясь в философию, возьмем элементарный пример — посредственная актриса всю жизнь мечтала сыграть главную роль на сцене столичного театра. И не сыграла. Разочарования, обида, быть может, даже озлобленность..,.
Он вскочил, легко поднял на руки Веру и поставил на стул.
— Смотрите, а тут стоит атакий маленький человечек в брезентовой робе с огнем в руках. Этакий малыш Прометей, разрезает, сшивает океанские колоссы, несет им жизнь, открывает дорогу.
— Да, мы такие!—смеялась Вера, гордо запрокинув голову.
— Сейчас же опустись на землю, Прометейша! А ты, поэт-самоучка, не хватай на руки чужих жен, а то схлопочешь по шее. Свою заводи, — грозно заключил Осадчий.
Вера, смеясь, спрыгнула со стула и объявила:
— Теперь убедились, с каким сухарем приходится век вековать?! Все, что не заносят в протокол, у него поэзия. А это никакая не поэзия, а обычная жизнь. Вот утром идешь к своему цеху, а над морем туман. Розовый. И солнце только-только поднялось. Асфальт, корпуса, кусты влажные, будто ночью море тихонько нахлынуло, все вымыло и к утру отступило.
— Идешь, и снисходит на тебя вдохновение,— улыбнулся Осадчий.
— Вот-вот! Если то артист, пианист, так им можно вдохновляться, а Вере, Андрейке нельзя? —не скрывая обиды, сказала Любаша.
— А я не обращаю на него внимания.— Вера обернулась к Татьяне и продолжала: — Иду утром и думаю: вот этой же дорогой и отец мой шел, и наш Володька пойдет...
— Володьке в институт,— перебил Осадчий,— потом на завод. У нас электроника, новейшая техника.
— И у нас будет! Но зато заводские и в революцию, и в Отечественную себя показали.
— Вера, прекрати,— негромко произнес Осадчий.— Если еще Андрей заведется — начнет песню о нашем станке...
— А что станок?! — сразу же «завелся» Андрей.— Со станком в порядке, а вот «кулак»...
— Убедилась?! — прерывая Андрея, продолжал Осадчий.— Он уже начал. Тангоша, давайте о своих больных, Елена Ивановна — о сегодняшнем субботнике...
— Все! Вернулись к начальной теме... Не знаю, пела бы Вера на большой сцене или нет, а вот на любом судостроительном, хоть на Николаевском, хоть на Ленинград-ском, ее роль — главная,— объявил Андрей.
— Истина, вероятно, именно в том, чтобы найти спою главную роль,— сказала Елена Ивановна.— А теперь я иду варить кофе.
Андрей вскочил:
— Варить кофе буду я, а вы, Г.лепа Ивановна, руководите.
— Ох, милым, что-то ты сегодня больно горяч. И на тебя снизошло вдохновение! — Осадчий, смеясь, покачал головой.— С чего бы это?
Раздался продолжительный звонок.
— Я открою,— сказала Любаша.
В комнату она вернулась с целой охапкой белых астр.
— Посыльный принес,— объявила Любаша.— Из магазина плавсостава, сказал. Цветы называются «белые маркизы». Берите же, Елена Ивановна.
Но та медлила.
— Давай сюда, Любаша, я поставлю их в воду,— скользнув взглядом по лицу Елены Ивановны, проговорила Татьяна. Нетрудно догадаться, от кого цветы, даже если бы не сказали: «Магазин плавсостава».
ГЛАВА 35
— В чем будем варить кофе? — Андрей стоял совсем близко от Елены Ивановны и, чуть улыбаясь, смотрел ей
в глаза.
— У меня растворимый,— поспешно ответила она. В его взгляде что-то очень похожее на восхищение. И было это для нее неожиданно, странно.
Почувствовав ее смятение, Андрей зажег газ, поставил па плитку чайник, с деловым видом спросил:
— Кофе здесь, в буфете? — И начал хозяйничать. Елене Ивановне стало смешно: заподозрила человека
в каких-то к ней нежных чувствах только потому, что он так просто, естественно держится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126