Самое интересное, что он и у Виктора Дмитриевича перестал быть Олегом Илларионовичем, а просто — Олежкой. Ого, как теперь пригодилась гитара. И песенки: чем смешнее, чем веселее — тем лучше! Даже его талант — подражание различным артистам — всеми признан. Особенно когда затянешь: «И свадьба, свадьба, свадьба пела и плясала...»
Но схемы... Схемами Виктор Дмитриевич продолжает допекать с прежним неистовством. Теперь уже надо найти неисправность в аппаратуре, даже не разбирая ее. Постепенно это стало удаваться, поэтому можно не очень возражать против ковшовских загадок. Они теперь не походят на неразрешимые головоломки, скорее — на кроссворды. И шум в голове. Может, оттого, что только макарончиками с подозрительной подливой пробавляешься. А порции? Как для дошкольников.
Да, были времена: Маринка даст две, а захочешь — четыре котлеты. Так нет же, набирались нахальства — шашлыки требовали.
Но о еде говорить не принято. Все жуют макароны — и капитан, и стармех. Все стали тонкие, звонкие, на глазах помолодели. И таланты открылись. Капитан в волей-
бол стал играть. Любезнов басни рассказывает не хуже московских конферансье. Марина поет. Такой ансамбль получился, что по приходе на Родину запросто можно во Дворце моряков выступать. А пока концерты только на судах, стоящих в порту.
Успеть бы выгладить брюки — на «Иртыш» прибывает вьетнамский цирк. Только бы налета не было. А то — всем в укрытие.
На мостике лишь капитан, вахтенный помощник, боцман да матрос у трапа.
— Я, дорогой мой, уже десять минут за вами наблюдаю,— раздался над самым ухом .Олега строгий голое Виктора Дмитриевича.— Вы что, уснули над схемой?
— Почему уснул?!
— Может, со мной поделитесь размышлениями? Олег помолчал, потом повернулся к начальнику рации.
— Виктор Дмитриевич, давайте поговорим по душам.
— Давайте,—с некоторым удивлением сказал тот и сел на узкий кожаный диванчик.
— Скажите честно, вы мной недовольны? — Олег лукавил, потому что работал он все время хорошо, и начальник рации не мог быть на него в обиде.
— Пока не жалуюсь.
— За что же тогда эти гонения, за что ненависть? Виктор в недоумении пожал плечами.
— Вы ведь специально ищете для меня работу.
— Работать нужно в любое.время. Ладно, раз просил по душам... Хлопец ты толковый, а шелухи на тебе целый пуд.
— Дотягивать хотите до своего уровня?
— Нет, не до своего. Ты обязан лучше меня работать. Честно тебе говорю. Лучше. Я в твои годы всего того, что можешь ты, еще не умел. Нет, даже не так. Ты на лету все хватаешь, голова у тебя ясная. И пока не я тебе, а ты мне задачки не начнешь подбрасывать, не успокоюсь! Ясно?
Олег, приоткрыв рот, с неподдельным удивлением смотрел на своего начальника. Такое и в голову не могло прийти.
— Это... правда? — наконец пробормотал.
— По душам, так по душам,— живо откликнулся Виктор.— Из тебя со временем такой ас получится, что капитаны гоняться за тобой будут! Умолять будут с ними в рейс идти!
— Умолять? — рассмеялся Олег. — Фигурально, конечно.
— Ну, а вам... Какой вам от этого прок?
— Большой! С кем, спросят, вы, Олег Илларионович, плавали? Ну и напарник мне самому нужен хороший. А что касается схем... Разве интересно, скажем, играть в шахматы с человеком, которому дашь мат в три хрда?! Уразумел?
— В принципе — да. Только, Виктор Дмитриевич, тут, наверное, все дело в характере вашем. Сидите в рубке сутками, все что-то себе придумываете.
Виктор чуть-чуть нахмурился и, казалось, на мгнове-ние забыл о своем подчиненном. Потом спохватился, негромко сказал:
— Разговор но душам окончен, Давайте-ка посмотрим, что ВЫ тут намудрили.
— Нет, подождите. Раз шахматы, так шахматы. У меня мысля одна есть.
— Ну, давай, давай,—рассеянно проговорил Виктор. Мальчишка есть мальчишка, и повозиться с ним надо много. Может, со временем, и своего будет так учить. Когда подрастет Юрик — радиотехника далеко шагнет. Ему, Виктору, уже поздно, а вот сын... Как он там? И Лизе тяжело одной.
— Вас к капитану,— сказал Олег, подняв телефонную трубку.
Виктор надел куртку, взял каску и вышел. Николай Степанович, видно, только что закончил составлять радиограмму в пароходство. На письменном столе, как когда-то, портрет Елены Ивановны. Портрет появился после той первой страшной ночи, когда пылал берег и город, когда рядом с судном рвались бомбы. И уже потом пришла радиограмма от жены капитана. Такая же, как прежде, искренняя и добрая. Удивительно,
что разделенные расстоянием и бедой, они одновременно вернулись друг к другу. И как-то сразу улетучилось отчуждение, и снова, как в прежние времена, Виктор, стал обращаться: «Николай Степанович», а не «товарищ капитан». Ничего не скажешь, Терехов мужественный, толковый человек. И проще в эти тяжелые дни стал, ближе
каждому. Даже привычки изменились. Раньше завтра-нал, ужинал у себя в каюте, и Маринка, бывало, готовила ему что-либо отдельно. Сейчас холодильник в его са-
лоне выключен. Капитан в кают-компании съедал свою скудную порцию каши или макарон.
— Постарайтесь побыстрее передать эти радиограммы,— сказал Николай Степанович, протягивая бланки.
Тот взглянул на часы: через двадцать пять минут будет связь.
— Отлично. Ко Дню Военно-Морского Флота я хочу кое-кого отметить. Утром трансляцию поторжественнее организуйте. И вот несколько слов о Пал Палыче. О нем первом надо сказать. Вел себя как моряк и погиб, спасая Других.
Вспомнился в эту минуту капитану разговор с Любез-новым— перед уходом в рейс. Разговор о морской романтике и о том, что издавна русские моряки приходили на помощь, услышав позывные «спасите».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126