» — пошутил Осадчий.
Андрей невесело усмехнулся.
Осадчий понял. У самого входа в цех остановился, взял Андрея за лацкан куртки и, глядя куда-то мимо него, сказал:
— Зашел бы к Лазаревой, что над тобой живет. Хороший врач.
— Так ведь Любаша здорова.
— Лазарева невропатолог. Отличный,— не слушая Андрея, продолжал Осадчий. — Посоветуйся на всякий случай.
— Пожалуй, так и надо поступить,— молвил Андрей.
В поликлинику он ни за что не пойдет. Там все запишут, дойдет до Любаши. Если уж советоваться, то лучше с Лазаревой. И впечатление она производит хорошее. К тому же немного знаком с ней из-за «потопа», который Лазарева устроила, забыв закрыть в ванной кран.
Во всяком случае, зайдет он не завтра и не послезавтра. Время терпит.
— Слушай, Андрей, а если на станке несколько изменить «кулак»? — сказал Осадчий.
— Наконец-то! Я все ждал, когда начнутся рацпредложения. Ты вчера всего три раза подходил с советами...
— Два. Хочешь сказать: просьба генералам во время боя советов не давать?
— Давай, давай. Приходи и обед, поговорим.
ГЛАВА 30
Терехов отпустил старшего механика и устало откинулся на спинку кресла. Да, ремонт предстоит большой. Уложится ли завод в сроки — неизвестно. Конечно, и судовая рембригада поможет. Но с заводом только свяжись. Планы-графики составили, кое-что в рейсе подготовили. Если просмотреть ведомости по саморемонту, то работа сделана большая.
— Механики, мотористы машину вылизывают, а штурманы все звезды считают,— в сердцах говорил стармех.
Николай Степанович снисходительно улыбнулся. Палубная команда в чистоте и порядке содержит судно. «Иртыш» словно только что со стапелей. В иллюминатор Николаю Степановичу видна палуба. Двое матросов сни-
мали шарошками ржавчину. Ребята переговаривались, чему-то смеялись. И вдруг, оглянувшись, замолкли. Над ними навис Любезное.
Хороший из него получился боцман. Хозяйственный. Требовательный, хотя требовательность у него своя, особая.
Вот и сейчас сделал какое-то замечание, и молодой матрос растерянно уставился на него. Любезнов взял из его рук шарошку и стал легко и быстро водить визжащий диск по палубе. Теперь, очевидно, показывает, явно утрируя, как это делает матрос,— подняты плечи, во всем теле напряженность.
Второй матрос хохочет.
Шарошка снова в руках у оплошавшего, и тот старательно подражает Любезнову.
— Боцман! — крикнул в иллюминатор Николай Степанович.— Боцман, зайдите ко мне!
Любезнов на ходу снял с голошу белый полотняный чехол от фуражки, расчесал пятерней густые смоляные волосы и спрятал их снова под чехол.
— Звали, Николай Степанович? — спросил он, раскрыв дверь.
— Звал. Садитесь.
Боцман огляделся, взял газету и, постелив ее на стул, сел. Излишняя предосторожность: брезентовая роба боцмана была чиста. Даже рабочую одежду носил он щегольски. И брюки, и куртка тщательно подогнаны, пуговицы добротные, металлические. У горла полоска белоснежного трикотажного тельника.
— Хотел с вами посоветоваться, Любезнов!
— Слушаю, Николай Степанович,— улыбнулся боцман с таким видом, будто ему вовсе не в диковинку давать капитану советы.
— Нам предстоит капитальный ремонт.
Любезнов наклонил голову. О ремонте давно всем известно. И то, что очень сложно уложиться в сроки, которые определили для этого ремонта, ясно. Затягивать нельзя. Потом — ответственный рейс.
— Надо все, что только возможно, постараться сделать самим.
— Так ведь многое уже делаем.., Вот сейчас, по-моему, самое время поговорить о морской романтике.
— То есть?
Любезнов несколько смутился. Но отступать он не умел, хотя и понимал, что немножко это высокопарно — романтика.
- В самом характере человека должно быть море. Само по себе оно еще не романтика,— запинаясь, уточнил Любезнов.
— Интересные у вас суждения,- уже серьезно проговорил Терехов.
— Не мои. Так наша милая докторина говорила. Помните Татьяну Константиновну?
Разве Любезнов случайно упомянул о Лазаревой? Между собой моряки тогда, после ее ухода, конечно, говорили. При нем же имя Лазаревой не упоминалось. И вот теперь Любезнов... Нет, не просто так упомянул Татьяну — с умыслом. Видел его, Терехова, с Милой в сквере. Это было после дальнего рейса. «Иртыш» стоял в Новороссийске, потом грузился в Николаеве. В Ильи-чевск зашел догрузиться тяжеловесами.
На второй день у ворот проходной встретилась Мила.
— Коля! Коля! — крикнула еще издали. Впрочем, он и не собирался уклоняться от разговора с ней, не собирался прятаться.
Она была, как всегда, очень ярко одета — желтые узкие брюки, коричневая, с желтой бахромой, курточка.
— Сегодня едем порыбачить на Днестр, А тебя все нет и нет! — весело защебетали, повиснув у Терехова на руке.—Брось ты, наконец, свои дела. В тот приезд тоже никуда тебя нельзя было вытащить.
— Я занят. Вот вышел только сигарет купить.
— Тогда пойдем на «Иртыш»,— неуверенно предложила.
Терехов, с удивлением взглянув на нее; сказал:
— Исключается.
Сели на скамью в глубине сквера, и он попытался объяснить, почему.не ходит к Рябининым, почему им больше не следует встречаться. Елене, да и Татьяне достаточно было одной фразы, порой намека, и те его понимали. Мила же переспрашивала, удивлялась. Что случилось? Разве было скучно в их компании? Да и папа с мамой всегда ему так рады.
— Я больше к вам не приду,—твердо сказал он. Вот теперь, наконец, разобрала, что к чему. Пожала
плечами, усмехнулась, в замешательстве пробормотала:
— Честно говоря, меня это не очень-то колышет. С тобой скучновато, ты немолод. Но папа! Он будет недоволен. Очень недоволен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126