— Здравствуйте! Сюда, сюда, до нас! — крикнула женщина в белом с блестками платке и устремилась навстречу Елене Ивановне.
— Здравствуйте,— растерянно пробормотала та, удивленно глядя на незнакомку, отделившуюся от группы встречающих.
— Я Ганка Власовна, матуся Леси!.. Иди ж, донечко! Мария Ивановна приехала! — обернулась женщина.
— Вы ошиблись. Я — Ивановна, но не Мария, а Елена,— говорила уже обеим женщинам Елена Ивановна.
Недоразумение разъяснилось просто. Сегодня свадьба Леси и Петруся. Жених поехал в райцентр на автовокзал встречать гостей, а сюда пришла Леся с матерью. В числе приглашенных — учительница Петруся, которую ни одна, ни другая не знает.
— Я побегу, мамо, вдоль вагонов,— сказала Леся, вдоволь насмеявшись над этим недоразумением.— Кого еще привезет Петрусь! Он ведь и половины гостей не знает, которых поехал встречать! — И добавила, обращаясь к Елене Ивановне: — А вас, Елена Ивановна, просим к нам па весилля!
Та ответила, что приехала на несколько часов повидать родные места. Ганна Власовна подхватила: это ж Лесеньке на счастье! Раз так неожиданно, именно в этот день решили приехать! Как же не прийти, не поздравить молодых, не пожелать им счастья?!
Она отпустила Елену Ивановну только после того, как та дала честное слово, что будет на свадьбе.
Знакомой улицей, на которой не осталось ни одного знакомого дома, Елена Ивановна шла в конец села, где когда-то стояла хата. Знала, что ничего не уцелело ни от дома, ни от тына,— и все же шла, подсознательно надеясь на чудо.
Новое длинное здание с вывеской «Колгосп «Жовтень» тянулось там, где раньше — она это хорошо помнила — был их двор и садок бабы Горпины, двор Касьяненко.
А посадка совсем такая же, как прежде. Но те деревья были бы уже старыми.
Солнце пригревало. Не удержалась, сняла туфли, пошла по теплой шелковистой траве. Даже если б человек, родившийся здесь, среди зеленой этой благодати, забыл о ней, думала Елена Ивановна, то его ноги, руки, все Тело помнило бы живую свежесть травы, эти белые звезды ромашек, синеву васильков, вкус парного молока, запах цветущей смородины, тонкий голос малиновки, жужжание пчел и стрекот кузнечиков.
Лучи солнца разогрели лицо, руки, и казалось — давно-давно уехала она из города. Какими-то случайными, ненастоящими были те лихие мысли, от которых становишься слабой, несчастной. Пусть ушла любовь. Но есть сын, которого никто не отнимет. И чувства ее самые первые, самые чистые остались в душе и всегда будут с ней, как эта вечная трава и вечная синева васильков.
А вот и ставок. Тогда он казался большим, глубоким и потому немного страшным. Вот он, почти овальный, заросший у берегов очеретом.
По гладкой сине-розовой поверхности, изогнув длинные шеи, величественно плывет белое облако гусей. У самого берега строго крякают утки, подзывая к себе желтые пушистые комочки. А на том берегу, теперь таком близком, голенастый хлопчик купает коня, трет его серые бока, обливает спину прозрачной водой.
Тот ставок и не тот. Елене Ивановне казалось, что сидит она именно под тем кустом, где обычно сидела Кат-руся, хотя к плечу свешивались белые соцветия бузины, а на. том висели розовые цветы боярышника.
Прогрохотал поезд. Дрогнула земля. Пора идти. Сегодня у Леси свадьба, у Леси, которая так похожа на другую, близкую сердцу дивчинку из далекого детства.
Улица у ворот усыпана цветами, цветы на ковровой дорожке от ворот к дверям хаты. Шумно за расставленными во дворе столами, смешиваясь и заглушая этот шум, гремит оркестр: два саксофона, аккордеоны, барабан. Десятки восторженных детских глаз через невысокий тын следят за всем, что происходит в саду, во дворе. Так и она когда-то смотрела на чужие свадьбы, представляя себя в подвенечном платье и нарядной фате.
Ганна Власовна заспешила навстречу. Как старую знакомую, пожурила за опоздание. Елена Ивановна по здравила молодых, подарила, спин с шеи, тонкую золотую цепочку с янтарем.
Потом ее познакомили с соседями по столу —хорошенькой молодой девушкой, лучшей в колхозе дояркой, как успела шепнуть Ганна Власовна, и главным агрономом, пареньком, немногим старше Васи.
Значительно позже, когда Ганна Власовна снова подсела к ней и они разговорились, выяснилось, что состоят обе женщины хоть и в дальнем, а все же в родстве. И Семена Касьяненко Ганна Власовна знала еще мальчонкой. На обелиске и его имя. Ходили туда сегодня молодые. Так у них в селе заведено — прямо из сельсовета к тем, кому не быть на свадьбе,— помянуть, положить цветы.
За столом затянули песни. Песни, которых Елена Ивановна давно не слышала. Столько лет прошло, думала, а не забылись, как не забылось село, запах травы, запах родной земли.
И еще были пляски во дворе, в саду, даже на улице. Прощаясь с Ганной Власовной, которая все не хотела ее отпускать, Елена Ивановна приглашала всех, с кем
сегодня познакомилась, к себе в гости. Односельчане ведь, да и если посидеть, вспомнить, еще родственники среди них найдутся. Провожали до самой станции. И Елене Ивановне казалось, будто она и впрямь побывала в родном доме, где ей всегда будут рады.
Расцеловавшись со всеми, она уже из тамбура махала рукой Ганне Власовне, которая шла рядом с вагоном и кричала ей:
— Пришджай, Оленко, будемо чекати! Обов'язково приїджай!
Утром вернулась домой. В поезде удалось несколько часов поспать, и она чувствовала себя совсем бодрой. Вошла в спальню переодеться и увидела на ночном столике фотографию Николая, подумала: здесь ей больше не место. Было уже прощание. Все было.
Накануне ухода в рейс сказал:
— Вероятно, домой больше не зайду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126