— Так-таки нет? — чуть насмешливо переспросил плановик,
— С ребятишками приходят. В подвалах еще живут. У них, что ли, взять? Ну, сколько тебе ждать-то осталось?
— Значит, не хочешь? — Не могу.
Наступила продолжительная пауза. Посетитель не под-нимался, со стула. Деликатности, с которой он начал разговор, явно не хватило для его окончания. Брови насуплены, углы рта опустились — был уверен, что не получит отказа.
Пауза затянулась. Кононенко терпеливо ждал.
— А если переиграют? Если дадут кому-нибудь другому по своим личным соображениям? — вымолвил, наконец, плановик.
— Не переиграют. А возникнут затруднения — прихо-, ди. Тут мы поможем, чтобы личные соображения не мешали очередности. Это я тебе обещаю.— Кононенко чуть-, чуть выделил последние слова.
— Ну хоть на этом спасибо.
А двери все открывались и открывались, входили новые люди.
Предпоследним на прием пришел молодой человек в потертом синем костюме и черных, не по сезону, ботинках — Филиппов. Наклонив русую курчавую голову и исподлобья глядя на председателя, он объяснил, что с женой и сыном живет в девятиметровой комнате, требующей, кстати сказать, капитального ремонта.
Неделю назад у него умерла тетя, жившая в ихней квартире. И вот ее комнату райисполком отдает работнику милиции.
— Работаете на заводе и состоите там на учете? — уточнил Кононенко, прочитав заявление.
Филиппов кивнул.
— Вы инженер?
— Да, уже год. Вечернее отделение закончил.
— Ну что ж, в порядке очереди и получите,— сказал Кононенко, положив на стол заявление и книжку квартиросъемщика.— Вам даст завод, а работники милиции через райисполком жилплощадь получают.
Филиппов покраснел, опустил глаза на свои крепкие руки, руки рабочего человека.
Елена Ивановна взяла его заявление.
— У меня жена последние месяцы ходит. В нашей комнате стена отошла, пол покосился,— не поднимая глаз скороговоркой пробормотал Филиппов.
Кононенко молчал.
Задев коленом стол, Филиппов неловко поднялся, извинился и пошел к двери. Перед тем, как выйти, он еще раз пробормотал:
— Извините. До свидания.
Елена Ивановна проводила его взглядом. Нет, человек этот не преувеличивает, не кривит душой. Не вошел, как иной посетитель, с заискивающей улыбкой, которая после отказа исчезает, и лицо приобретает угрожающее выражение: «Ничего, пойду жаловаться выше!» Или входит «больной» человек: голова подергивается, одышка, вздохи, а уходит — про одышку и про нервный тик начисто позабудет.
Этот паренек каким вошел, таким и вышел, немного неуклюжий, застенчивый.
До чего похож на Васю. И глаза, и волосы темно-русые, вьющиеся. На людях и Вася далеко не такой бойкий, как дома.
У Филиппова нет никаких подтверждающих его слова документов. Но говорит он чистую правду.
— А комнату надо оставить ему,— негромко проговорила Елена Ивановна и взглянула на Зину Мишину.
— Девять метров, непригодное жилье, а еще будет второй ребенок,— поддержала Зина.
— Не год придется ему ждать, а побольше,—продолжала Елена Ивановна.— И не в роскоши живет. Заметили, какой у него пиджачок?
— Ну, это еще ни о чем не говорит. Инженер, жена работает,— сказал Кононенко.
Его помощник поднялся, собираясь пригласить последнюю по списку посетительницу.
— Нельзя так отпускать человека.— Голос Елены Ивановны звучал взволнованно.
Кононенко взглядом остановил помощника.
— Сто раз утюженный пиджачок, а если уж туфель нет летних... Нет, конечно, не это главное. Вон по Дерн-басовской лоботрясы шатаются, так их надо воспитывать, их поддерживать, трудоустраивать. А этому, значит, не надо помочь? Рабочему человеку, который, имея семью, институт закончил. Семья молодая. А он и правоты своей доказать не сумел. Даже справками не запасся. Но ведь
он имеет право на комнату, раз освободилась в той же квартире. И фамилия с теткой одна. Поддержать его надо. Обязательно!
— Другой бы на его месте еще при жизни тети прописался бы в ее комнате,— горячо заговорила Зина Мишина.— Товарищ Ярошенко права. Комната должна остаться за Филипповым.
— Вот это натиск,— рассмеялся Кононенко и ваял трубку.
Объяснялся он е председателем райисполкома.
— Вступились тут за Филиппова. Значит, его комната действительно в таком состоянии? Нет, нет, вовсе не вмешиваюсь в твои дела, вот они, депутаты, вмешались. Понимаю, понимаю,— наша милиция... Но ведь в этой же квартире... Ты разберись, учитывая настоятельные высказывания наших депутатов.
Кононенко положил трубку.
После приема Елена Ивановна, Зина Мишина и еще трое депутатов получили задание проверить те самые списки, о которых говорили женщина-плановик и пожилой рабочий.
Пока Лидия Павловна распределяла, кому и по каким адресам идти с проверкой, Елена Ивановна решила съездить к Филиппову. Ведь он и не догадается еще раз пойти в райсовет, сочтет разговор оконченным: в райсовете отказ, в горсовете отказ, чего же опять идти? По тому, как он говорил, как извинялся, ясно: дело свое считает решенным.
Филиппов несказанно удивился приходу Ярошенко. Так и застыл у полки с книгами, которые складывал в разостланное на детском кровати одеяло.
Кроме него, в комнате сидел, свесив с кресла руки, старик могучего телосложения.
На приветствие он не ответил, даже головы не повернул.
— Отец парализован,— объяснил Филиппов и, кивнув на полки, вздохнул: — В моей комнате сыро, так что книги я у тети держал. И сынишка тут спал.
— А отец? — спросила Елена Ивановна.
— Они с мамой тоже здесь, за занавеской.
Из кухни вышла мать Филиппова — сухонькая, маленькая женщина. Глаза красные, вспухшие от слез.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126