ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
это не так! Много раз перебирая в памяти разговор с Татьяной и почти оправдав себя, он снова и снова натыкался на это слово, не мог от него избавиться, не мог уйти. Незащищенная от подлости того, кого любила! Это Татьяна имела в виду?
Поняв, что ничего не поправить, ничего не изменить, Терехов старался избавиться от прошлого, вычеркнуть его из памяти, забыть. Ничего иного и не оставалось. Забыть и, как потом говорили Рябинины, родители Милы, начать новую жизнь. Разве так не бывает?
Вернувшись из рейса, взял санаторную путевку на Рижское взморье, оттуда уехал в Москву и вернулся к самому отходу «Иртыша».
Через знакомых узнал, что Елена уже работает. Очень хорошо. Время все излечивает, заживляет даже самые тяжкие раны. И он со временем все позабудет.
Старался не вспоминать. В море это труднее, проще на берегу. С приходом «Иртыша» в порт появлялись заботы, хлопоты, связанные с получением «Волги», новые знакомства.
Его охотно приглашали на домашние торжества. Всюду женщины — и молодые, и постарше. Некоторые настойчиво искали с ним встреч. Ни к чему не обязывающие связи не тяготили, тем более, что от них, большей частью, ничего не оставалось, кроме разве легкого, не всегда приятного осадка.
И как-то незаметно произошло то, во что он всерьез даже поверить не мог. Терехова часто на правах «друга-автомобилиста» встречал отец Милы — Рябинин, взявший шефство над «Волгой», а заодно и над ее хозяином. Машина стояла в его дворе. И уж, коненно, Рябинин подъезжал к приходу «Иртыша» встречать капитана и брал его в плен на все время стоянки и порту.
И так всякий рал. Рябинин держался с ним просто. В небольшом особняке, окна которого выходили в ухоженный сад, было тихо и уютно. Шаги заглушали толстые добротные ковры, матово поблескивал фарфор в старинном буфете. А в кабинете Рябинина, уставленном обитой кожей мебелью с тяжелыми портьерами, в этом «массивном» кабинете, который хозяин великодушно предоставлял своему гостю, стены были увешаны хорошими картинами, а на письменном столе красовался бронзовый Марс — перья на шлеме, обнаженный тяжелый меч.
Николай Степанович так и не смог дознаться, кто же автор этого монумента. Полную противоположность апартаментам родителей представляла комната Милы. Все здесь было в стиле «модерн». Начиная от резких оранжевых сполохов на стене, неудобных банкеток до спускавшихся чуть ли не к
самому полу светильников. Хозяйка как бы дополняла комнату. Мила была модельером в каком-то первоклассном ателье. С мужем разошлась. Он чем-то не понравился отцу. К Николаю Степановичу она сразу же стала относиться с большим вниманием и теплотой. Встречала его цветами, приглашала то на пляж, то в театр. В честь его прихода устраивала шумные пиршества, после одного из них Мила позабыла вовремя покинуть отцовский кабинет.
Именно благодаря этой ее рассеянности Николай Степанович сразу же стал именоваться: Милочкин муж. Никого не смущала ни разница в возрасте, ни то, что юридически он оставался мужем другой женщины, чего вовсе не скрывал.
Николая Степановича обхаживали, ублажали, предупреждали каждое его желание. Характер у Милы был легкий, доброжелательный. Она любила шумные сборища, поездки за город. А Терехова все это стало утомлять. Он все чаще уходил на судно, с удовольствием отдыхал в своей каюте от праздничных фейерверков, которые ему порядком надоели. Надоела беспечная болтовня Милы о каких-то пустяках, ее жаргонные словечки, умилявшие окружающих, забавлявшие поначалу и его.
Отлучки на судно становились все продолжительней, и родители Милы стали находить поведение капитана предосудительным. Чего, мол, Николаю Степановичу не хватает, как бы шутя заметил как-то Рябинин. Любой ему позавидует.
Терехов не поддержал этого разговора и, сухо попрощавшись, ушел. Глупо все вышло. Злился только на себя.
Мила ему нравилась. Но представить ее женой, навсегда связать с нею свою жизнь невозможно. Зачем же тогда он допустил все это?
Впрочем, он еще в море думал о том, чтобы положить конец их странным отношениям. Но не так-то просто было вырваться от этих предупредительных людей.
Теперь он понял, что нежной влюбленности Милы яв-но не хватает на все время стоянки судна, и не так уж он ей нужен, как, впрочем, и она ему.
— Разрешите?!
— Да, да!
— Николай Степанович, посмотрите, какую радиограмму нам передали с завода,— сказал начальник рации,положив перед капитаном два розовых бланка.— Вызов они приняли. И тут еще — из парткома. На городской партактив приглашают. Вас и первого помощника.
— Вспомнили?
— Ну как же! Победители в соревновании. Успеем прибыть?
— Полагаю, успеем. А насчет замены вам ничего нет?
— Пока ничего, но, думаю, замену подготовят. Как-никак защита диплома предстоит,— не без гордости сказал радист.
— А помнишь, боялся, не вытянешь?
— Что ж, спасибо за тот разнос. Втянулся— и дело пошло.
— Так уж и разнос,— улыбнулся Николай Степанович.
— По-отечески, по-отечески,— рассмеялся радист.— Зато первым гостем будете на торжественном обмывании моего инженерного звания. Ждать будем, пока «Иртыш» не вернется.
— Добро! — Николай Степанович поднялся, взял со стола принесенные радиограммы и направился к своему первому помощнику по политической части.
Г Л АВА 31
Архипов вошел в кабинет, торопливо закрыл за собой дверь, приблизился к столу, протягивая Татьяну направление терапевта. Пальцы его дрожали. Глаза красные, воспаленные. Дряблая желтая кожа на запавших щеках.
Конечно, с судоремонтного, Именно с этого завода у нее больше всего больных.
Заполняла историю болезни, профессионально отмечая подергивание века у Архипова и болезненное раздражение, с которым он отвечал на вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Поняв, что ничего не поправить, ничего не изменить, Терехов старался избавиться от прошлого, вычеркнуть его из памяти, забыть. Ничего иного и не оставалось. Забыть и, как потом говорили Рябинины, родители Милы, начать новую жизнь. Разве так не бывает?
Вернувшись из рейса, взял санаторную путевку на Рижское взморье, оттуда уехал в Москву и вернулся к самому отходу «Иртыша».
Через знакомых узнал, что Елена уже работает. Очень хорошо. Время все излечивает, заживляет даже самые тяжкие раны. И он со временем все позабудет.
Старался не вспоминать. В море это труднее, проще на берегу. С приходом «Иртыша» в порт появлялись заботы, хлопоты, связанные с получением «Волги», новые знакомства.
Его охотно приглашали на домашние торжества. Всюду женщины — и молодые, и постарше. Некоторые настойчиво искали с ним встреч. Ни к чему не обязывающие связи не тяготили, тем более, что от них, большей частью, ничего не оставалось, кроме разве легкого, не всегда приятного осадка.
И как-то незаметно произошло то, во что он всерьез даже поверить не мог. Терехова часто на правах «друга-автомобилиста» встречал отец Милы — Рябинин, взявший шефство над «Волгой», а заодно и над ее хозяином. Машина стояла в его дворе. И уж, коненно, Рябинин подъезжал к приходу «Иртыша» встречать капитана и брал его в плен на все время стоянки и порту.
И так всякий рал. Рябинин держался с ним просто. В небольшом особняке, окна которого выходили в ухоженный сад, было тихо и уютно. Шаги заглушали толстые добротные ковры, матово поблескивал фарфор в старинном буфете. А в кабинете Рябинина, уставленном обитой кожей мебелью с тяжелыми портьерами, в этом «массивном» кабинете, который хозяин великодушно предоставлял своему гостю, стены были увешаны хорошими картинами, а на письменном столе красовался бронзовый Марс — перья на шлеме, обнаженный тяжелый меч.
Николай Степанович так и не смог дознаться, кто же автор этого монумента. Полную противоположность апартаментам родителей представляла комната Милы. Все здесь было в стиле «модерн». Начиная от резких оранжевых сполохов на стене, неудобных банкеток до спускавшихся чуть ли не к
самому полу светильников. Хозяйка как бы дополняла комнату. Мила была модельером в каком-то первоклассном ателье. С мужем разошлась. Он чем-то не понравился отцу. К Николаю Степановичу она сразу же стала относиться с большим вниманием и теплотой. Встречала его цветами, приглашала то на пляж, то в театр. В честь его прихода устраивала шумные пиршества, после одного из них Мила позабыла вовремя покинуть отцовский кабинет.
Именно благодаря этой ее рассеянности Николай Степанович сразу же стал именоваться: Милочкин муж. Никого не смущала ни разница в возрасте, ни то, что юридически он оставался мужем другой женщины, чего вовсе не скрывал.
Николая Степановича обхаживали, ублажали, предупреждали каждое его желание. Характер у Милы был легкий, доброжелательный. Она любила шумные сборища, поездки за город. А Терехова все это стало утомлять. Он все чаще уходил на судно, с удовольствием отдыхал в своей каюте от праздничных фейерверков, которые ему порядком надоели. Надоела беспечная болтовня Милы о каких-то пустяках, ее жаргонные словечки, умилявшие окружающих, забавлявшие поначалу и его.
Отлучки на судно становились все продолжительней, и родители Милы стали находить поведение капитана предосудительным. Чего, мол, Николаю Степановичу не хватает, как бы шутя заметил как-то Рябинин. Любой ему позавидует.
Терехов не поддержал этого разговора и, сухо попрощавшись, ушел. Глупо все вышло. Злился только на себя.
Мила ему нравилась. Но представить ее женой, навсегда связать с нею свою жизнь невозможно. Зачем же тогда он допустил все это?
Впрочем, он еще в море думал о том, чтобы положить конец их странным отношениям. Но не так-то просто было вырваться от этих предупредительных людей.
Теперь он понял, что нежной влюбленности Милы яв-но не хватает на все время стоянки судна, и не так уж он ей нужен, как, впрочем, и она ему.
— Разрешите?!
— Да, да!
— Николай Степанович, посмотрите, какую радиограмму нам передали с завода,— сказал начальник рации,положив перед капитаном два розовых бланка.— Вызов они приняли. И тут еще — из парткома. На городской партактив приглашают. Вас и первого помощника.
— Вспомнили?
— Ну как же! Победители в соревновании. Успеем прибыть?
— Полагаю, успеем. А насчет замены вам ничего нет?
— Пока ничего, но, думаю, замену подготовят. Как-никак защита диплома предстоит,— не без гордости сказал радист.
— А помнишь, боялся, не вытянешь?
— Что ж, спасибо за тот разнос. Втянулся— и дело пошло.
— Так уж и разнос,— улыбнулся Николай Степанович.
— По-отечески, по-отечески,— рассмеялся радист.— Зато первым гостем будете на торжественном обмывании моего инженерного звания. Ждать будем, пока «Иртыш» не вернется.
— Добро! — Николай Степанович поднялся, взял со стола принесенные радиограммы и направился к своему первому помощнику по политической части.
Г Л АВА 31
Архипов вошел в кабинет, торопливо закрыл за собой дверь, приблизился к столу, протягивая Татьяну направление терапевта. Пальцы его дрожали. Глаза красные, воспаленные. Дряблая желтая кожа на запавших щеках.
Конечно, с судоремонтного, Именно с этого завода у нее больше всего больных.
Заполняла историю болезни, профессионально отмечая подергивание века у Архипова и болезненное раздражение, с которым он отвечал на вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126