Она не отрывала глаз от его рук, когда про
било четверть. Удар пронесся сквозь нее метеором, горячим, какой не удерж
ишь в пальцах. С тошнотворной отчетливостью она увидела, что на большом п
альце правой руки у Джо нет ногтя и вместо него разлито кровянистое блюд
ечко. Зрелище было такое ужасное, что она ощутила мгновенную дурноту, но в
этой мгновенной, зыблющейся, зарешеченной тьме тяжесть настоящего вдру
г отпустила. Что-то странное есть в тени собственных дрожащих ресниц, что
-то (сами можете убедиться, вот сейчас же глянув на небо), чего нет в настоящ
ем Ц откуда и вся его трудность, неопределимость, Ц что-то, что мы не реша
емся, насадив на булавку имени, назвать красотой, ведь оно бестелесно, тен
ь не имеет собственных качеств, но обладает властью преображать все, с че
м соприкасается. И пока ей было дурно и веки ее трепетали, эта тень ускольз
нула из плотницкой и, присоединяясь к несчетным образам, какие ловила Ор
ландо, делала из них нечто иное, сносное и умопостижимое. Ну вот, думала Ор
ландо, испустив глубокий вздох облегчения и сворачивая от плотницкой, чт
обы идти в гору, ну вот, можно еще начать жизнь сначала. Я возле Серпантина,
игрушечная лодочка пробирается сквозь белую арку смерти. Я вот-вот пойм
у…
Такие слова произносила она, и притом довольно отчетливо, однако, что гре
ха таить, она сейчас оставалась вполне безразлична к тому, что разворачи
валось перед ее взором, и легко могла принять овцу за корову, а старика по
имени Смит за другого Ц по имени Джонс, и даже ему не родственника. Ибо те
нь дурноты, вызванной пальцем без ногтя, сейчас залегла в глубине ее мозг
а (самом отдаленном от зрения месте), стала прудом, где
вещи плавают в темноте, такой глубокой, что мы про них почти ничего не знае
м. Она смотрела сейчас в этот пруд или, может быть, море, где отражается все,
ведь некоторые вообще утверждают, будто все наши самые буйные страсти, и
религия, и поэзия Ц суть отражения, которые мы видим в темной впадине в гл
убине головы, когда внешний мир отступает. Вот она и смотрела туда долго-д
олго, задумчиво, и заросшая стежка, по которой она поднималась в гору, уже
стала не стежка, но отчасти и Серпантин; кусты боярышника были отчасти да
мы и господа с золотыми набалдашниками и визитными карточками; овцы были
отчасти высокими домами Мэйфэра, Ц все решительно было отчасти чем-то е
ще и обретало от этого единения трогательную, странную власть; и от диков
инной смеси правды и подтасовки мысль Орландо стала как лес, где блуждал
о что-то, сменялись тени и свет и одно становилось другим. И если бы любимы
й пес Канут, погнав зайца, ей не намекнул таким образом, что дело идет к пят
ичасовому чаю Ц на поверку оказалось двадцать три минуты шестого, Ц он
а бы совсем забыла о времени.
Заросшая стежка, виляя, взбиралась все выше и выше, к стоящему на вершине д
убу. Он вырос, раздался и заматерел с тех пор, как она познакомилась с ним, в
году, кажется, тысяча пятьсот восемьдесят восьмом, но был все еще в самой п
оре. Некрупные четкие листья густой массой качались на ветках. Бросившис
ь ничком, Орландо почувствовала под собою косточки дерева, как ребра, в ра
зные стороны отходившие от хребта. Ей нравилось, что она скачет на крупе м
ира. Приятно было приникнуть к чему-то твердому. И когда она вот так броси
лась ничком, из нагрудного кармана кожаной куртки выпала переплетенная
в красное сукно небольшая книжица Ц поэма «Дуб». Надо бы лопатку захват
ить, подумала Орландо. Корни почти обнажились, и затея зарыть здесь книжк
у ей уже представлялась сомнительной. Да и собаки выроют. Символические
церемонии вообще редко удаются, подумала она. И чёрта ль в них. У нее на язы
ке вертелось торжественное слово, заготовленное на случай погребения к
нижки (экземпляр первого издания, надписанный автором и художником). «Я п
огребаю книгу, Ц намеревалась она сказать, Ц воздавая земле за то, что п
одарила мне земля». Но Боже и Господи Сил! Высказываемое вслух, до чего же
по-идиотски это звучало! Ей вспомнился старый Грин, взбиравшийся недавн
о на подиум, с тем чтоб отождествить ее с Мильтоном (за исключением его сле
поты) и вручить ей чек на двести гиней. Она тогда подумала про свой дуб на г
оре и спрашивала себя, что он имеет со всем этим общего? Что общего слава и
почести имеют с поэзией? Что общего имеют семь изданий (семь, как ни верти!)
с ее истинной ценностью? Разве поэзия Ц не тайная связь, не голос, отвечаю
щий голосу? И вся эта сутолока, лесть и хула, и встречи с теми, кто тебя почит
ает, с теми, кто тебя не почитает, Ц что общего во всем этом с сутью: голос о
твечает на голос? Что может быть более тайного и медлящего, чем соитие влю
бленных, чем спотыкающийся ответ, который она годами давала шелестящей п
есне лесов, и мызам, и вороным, грива к гриве ожидающим у ворот, и кузнице, ку
хне, полям, так прилежно растящим пшеницу, репу, траву, и садам, расцветающ
им ирисами и бальзаминами?
И она оставила книгу непогребенной и растрепанной лежать на земле и стал
а смотреть на окрестный простор, переменчивый, как океанское дно, то озар
яемый солнцем, то помрачаемый тенью. Вон деревушка, церковная башня меж в
язов; серый купол господской усадьбы; луч, играющий с парниковым стеклом;
хутор и золотые стога. Поля, разграниченные темными сходками буков, а за п
олями, темные, долгие, протянулись леса, а дальше мерцает река, и снова за н
ею холмы. В дальней дали тучу проткнули белые скалы Сноудона. Она видела д
альние горы Шотландии, белый кипень волн, разбивающихся о Гебриды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80