Она замужем, кто спорит; но, если твой муж вечно носится
вокруг мыса Горн, это что Ц замужество? Если ты его любишь Ц это замужест
во? Если ты любишь других Ц это замужество? И наконец, если ты по-прежнему
только и мечтаешь писать стихи Ц это замужество? Сомнения у нее оставал
ись.
Но существуют же доказательства. Она глянула на кольцо. Глянула на черни
льницу. Ну как? Нет, у нее не хватило пороху. Но ведь надо. Нет, невозможно ре
шиться. Что же делать? Упасть в обморок, если удастся. Но никогда еще в жизн
и она себя не чувствовала так хорошо.
Ц А, плевать на все! Ц крикнула она почти со стародавним своим куражом.
Ц Была не была! И с размаху вонзила перо в чернильницу. К величайшему ее и
зумлению, взрыва не последовало. Она вытащила перо. Мокрое, но с него не ка
пало. Она стала писать. Слова пошли не сразу, но все же пошли. Ой! Да есть ли т
ут смысл какой-нибудь? Она ужасно испугалась, как бы перо опять не взялось
за свои сумасшедшие коленца. Прочитала:

Медвяной росною тропой
Бреду меж диких бальзаминов,
Что отрешенны и нежны,
Как ласки нильской девы дальней.

И вдруг она почувствовала, как некая сила (наполним, мы имеем дело с таинст
веннейшими проявлениями человеческой природы), читавшая у нее из-за пле
ча, схватила ее за руку. Стоп. Медвяная тропа Ц говорила эта сила, как гуве
рнантка возвращается с линейкой к началу текста Ц вполне приемлема; неж
ные дикие бальзамины Ц куда ни шло; отрешенны Ц про цветы? Ц несколько,
пожалуй, чересчур, но Вордсворт, кстати, как раз бы, глядишь, и одобрил; но эт
а дева? дева-то при чем? У вас муж на мысе Горн, вы говорите? А, ну тогда извини
те, милочка. И дух времени ушел своей дорогой. Орландо теперь в душе (все эт
о происходит в душе, в душе) смотрела на дух своего времени с глубоким почт
ением, какое, например Ц мы не говорим о масштабах, Ц путешественник, по
мнящий о запретных сигарах в недрах своего чемодана, выказывает таможен
нику, любезно ставящему мелком закорючку на его крышке. Потому что она бы
ла отнюдь не убеждена, что, поройся дух времени потщательней у нее в голов
е, он бы там не нашарил совершеннейшей контрабанды, за которую ей полагал
ось платить немалую пошлину. Она просто ловко отделалась. Просто ухитрил
ась, польстив этому самому духу, надев на палец кольцо, подобрав на болоте
мужа, любя природу и не будучи ни сатириком, ни циником, ни психологом, Ц у
ж такой бы товар обнаружился сразу! Ц успешно пройти досмотр. И она испус
тила глубокий вздох облегчения, и, между прочим, не зря, потому что отношен
ия сочинителя с духом времени Ц самого деликатного свойства и для сочин
ителя зависит от них весь его успех. Орландо, в общем, очень славно устроил
ась: ей не приходилось ни воевать с духом времени, ни ломать себя ему в уго
ду; она с ним была заодно и Ц оставалась собой. И следственно, могла писат
ь, и писала. Писала. Писала. Писала.

Было это в ноябре. После ноября наступает декабрь. Потом январь, февраль, м
арт и Ц апрель. После апреля начинается май. Далее идут июнь, июль, август.
Потом сентябрь. Потом октябрь и Ц снова у нас ноябрь, и, значит, прошел цел
ый год.
Такой метод писания биографии, при бесспорных своих преимуществах, в чем
-то, может быть, не вполне убедителен, и, если мы будем и дальше его придержи
ваться, читатель вправе нам попенять, что, мол, и сам бы мог цитировать кал
ендарь и сэкономить Ц уж неизвестно какую там сумму сочтет наш издатель
уместным назначить за нашу книжку. Но что прикажете делать биографу, ког
да персонаж его сталкивает с такой незадачей, как вот нас сейчас Орландо?
Все, с чьим мнением стоит считаться, согласились на том, что жизнь Ц единс
твенный предмет, достойный пера биографа или романиста; а жизнь Ц поста
новили те же авторитеты Ц ничего не имеет общего с тем, чтоб сидеть на сту
ле и думать. Мыслить и жить Ц два полярно противоположных занятия. А пото
му Ц раз Орландо сейчас только и делает, что сидит на стуле и думает Ц на
м ничего другого не остается, как цитировать календарь, перебирать четки
, сморкаться, ворошить огонь и смотреть в окно, покамест ей это не надоест.
Орландо сидела так тихо, что можно было услышать, как падает на пол булавк
а. И хоть бы упала! Все бы жизнь! Или впорхнула бы в окно, например, бабочка, о
босновалась бы у нее на стуле. Тоже стоит писать. Или, скажем, Орландо вска
кивает и прихлопывает осу. Тут уж хватай перо и строчи. Пусть и осиное, а ка
к-никак кровопролитие. И хотя убиение осы Ц сущая ерунда по сравнению с у
биением человека, и то романисту или биографу оно все приятней, чем вот эт
о сплошное витание в облаках, эти раздумья; это сидение с утра до вечера с
сигаретой, листом бумаги, пером и чернильницей. Ах, если бы герои жизнеопи
саний, посетуем мы наконец (ибо терпение наше на исходе), уделяли побольше
внимания своим биографам! Согласитесь, прескучно же смотреть, как твой п
редмет, на который ухлопано столько сил и хлопот, совершенно отбившись о
т рук, наслаждается Ц чему свидетельством вздохи и ахи, то пунцовые, то бл
едные щеки, глаза то сияющие, как фонари, то изнуренно-блеклые, как рассве
ты; ну не унизительнейшее ли, согласитесь, занятие Ц смотреть, как перед т
обой разыгрывается богатейшая пантомима, а ты-то знаешь, что в основе леж
ит совершеннейший вздор Ц мысль, воображение, не более?
Но Орландо была женщина Ц это, между прочим, подтвердил сам лорд Пальмер
стон. А когда мы заняты жизнеописанием женщины, мы можем, это общеизвестн
о, уже не настаивать на действии, а заменить его любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80