Вот загремели по дороге. Тише,
тише делался звук. Вот и вовсе стих.
Ц Я одна, Ц сказала Орландо вслух, ведь никто не мог ее услышать.
Тот факт, что тишина после шума становится гуще, Ц еще требует научных до
казательств. Но тот факт, что одиночество живее ощутимо сразу после того,
как вас любили, Ц подтвердят многие женщины. Покуда замирал шум эрцгерц
огского экипажа, Орландо чувствовала, как от нее все дальше, дальше уходи
т некий эрцгерцог (ну и пусть), богатство (ну и пусть), титул (пусть), спокойст
вие и устроенность семейного быта (пусть, пусть), но от нее, она чувствовал
а, уходили жизнь и любовь. «Жизнь и любовь», Ц бормотала она, и, подойдя к п
исьменному столу, она обмакнула перо в чернильницу и написала:
«Жизнь и любовь», Ц строку, ничего общего не имевшую, никак не вытекающую
из того, что ей предшествовало (что-то насчет правильного способа уничто
жения паразитов на овце во избежание парши). Перечитав эту строку, она пок
раснела и повторила:
Ц Жизнь и любовь.
Затем, отложив перо, она пошла в спальню, встала перед зеркалом, поправила
на шее жемчужное ожерелье. Потом, поскольку жемчуга плохо сочетались с у
тренним платьицем из цветастого ситца, она переоделась в светло-серую т
афту, потом в персиково-розовую, а потом уж в парчу вишневого цвета. Навер
ное, не помешало бы чуть припудрить нос, уложить волосы на лбу Ц вот так. П
отом она сунула ноги в остроносые туфельки, надела на палец изумрудное к
олечко. «Ну вот», Ц сказала она, когда все было готово, и засветила по обеи
м сторонам зеркала серебряные канделябры. И какая бы женщина не загорела
сь, увидев то, что увидела сейчас Орландо, горящее в снегах: зеркало было в
се сплошь Ц снежная равнина, а сама она Ц костер, пылающая купина, и плам
я свечей сияло у нее над головой серебряной листвой; или нет, зеркало было
Ц зеленая вода, а сама она русалка, унизанная жемчугами; укрывшаяся в гро
те сирена, так поющая, что гребцы, клонясь к бортам, падают из лодок вниз, вн
из, вниз, чтобы ее обнять; так темна, так светла, тверда, нежна она была, так д
ивно соблазнительна, и безумно, безумно было жаль, что некому это выразит
ь в простых словах, взять и сказать: «Черт побери, сударыня, вы прелесть, да
и только!» И ведь это было чистой правдой. Орландо (вовсе не страдавшая сам
омнением) и сама это знала, и она улыбнулась той невольной улыбкой, какой у
лыбаются женщины, когда их собственная красота, будто им и не принадлежа
Ц так взбухает капля, так взлетают струи, Ц вдруг им встает навстречу в
зеркале; вот такой улыбнулась она улыбкой, а потом она на секунду вслушал
ась и услышала всего лишь Ц листья шелестят, чирикают воробьи, и она вздо
хнула: «Жизнь, любовь» Ц и с удивительной быстротой повернулась на пятк
ах, сорвала с шеи жемчуга, стянула с себя шелка и, стоя в простых черных бри
джах обыкновенного дворянина, позвонила в колокольчик. Вошел слуга; она
велела немедля подать к крыльцу карету цугом. Срочные дела ее призывают
в Лондон. Не прошло и часу, как исчез эрцгерцог, а она уже отправилась в пут
ь.
А покамест она едет, мы воспользуемся случаем (поскольку пейзаж за окном
Ц обыкновенный английский пейзаж, не нуждающийся в описаниях) и привлеч
ем более подробное внимание читателя к нескольким нашим беглым заметам,
оброненным в свое время там и сям по ходу рассказа. Напомним, например, что
Орландо прятала свои рукописи, когда ее заставали за сочинительством. Д
алее Ц что она долго и внимательно смотрелась в зеркало; и вот теперь, ког
да она ехала в Лондон, можно было заметить, как она вздрагивала и подавлял
а крик, если лошади припускали быстрей, чем бы ей хотелось. Конфузливость
ее по части сочинительства, суетность по части внешности, страхи по част
и собственной безопасности Ц все это, пожалуй, нас вынуждает признаться
, что сказанное несколько выше об отсутствии перемен в Орландо в связи с п
еременой пола теперь уже как будто и не вполне верно. Она стала чуть более
скромного мнения о своем уме, как женщине положено, стала чуть больше тще
славиться своей внешностью, как свойственно женщине. Одни черты характе
ра в ней усугублялись и смазывались другие. Перемена в одежде, скажут мно
гие мыслители, сыграла тут значительную роль. Кажется, что одежда? Ц гово
рят эти мыслители, Ц пустяк, ничто, а ведь назначение ее куда важней, чем п
росто нас защищать от холода. Она меняет наше отношение к миру и отношени
е мира к нам. Например, увидев юбку Орландо, капитан Бартолус сразу приказ
ал укрепить над ней навес, вынудил ее взять еще ломтик солонины и приглас
ил сопровождать его на берег в лодке. И не видать бы ей всех этих знаков вн
имания, если бы юбки ее, вместо того чтоб развеваться, узкими бриджами пло
тно облегали ноги. А когда вам оказывают знаки внимания, на них приходитс
я соответственно отвечать. Орландо делала книксен; она уступала, она льс
тила добряку, чего бы, разумеется, не стала делать, будь его чеканные штани
ны женскими юбками, а шитый мундир Ц атласным женским лифом. И выходит, мн
огое подтверждает тот взгляд, что не мы носим одежду, но она нас носит; мы м
ожем ее выкроить по форме нашей груди и плеч, она же кроит наши сердца, наш
мозг и наш язык по-своему. А потому, поносивши некоторое время юбки, Орлан
до заметно изменилась, и даже, между прочим, изменилось у нее лицо. Если мы
сравним портрет Орландо-мужчины и портрет Орландо-женщины, мы убедимся,
что, хотя это, без сомнения, один и тот же человек, кое-что в нем, конечно же, п
еременилось. У мужчины рука вольна вот-вот схватить кинжал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80