деревяшки, т
лен, одно недоразумение Ц вот что они были такое в сравнении с нею. И, посм
еиваясь над его горячностью, она снова заключала его в объятия и снова це
ловала. И они дивились, как это лед не плавится от их накала, и жалели бедну
ю старушку, которой, не имея естественных ресурсов для его растопки, прих
одилось орудовать старым косарём. А потом, окутавшись своими соболями, о
ни болтали про все на свете: про странствия и виды; про мавров и поганых; пр
о чью-то бороду и чьи-то брови; про то, как она с руки кормила крысу под стол
ом; про гобелены Ц непременную принадлежность их прихожих; про то лицо; п
ро то перо. Ничто не было ни слишком мелким для их бесед, ни чересчур велик
им.
Но вдруг на Орландо находил один из приступов его тоски Ц из-за старухи,
жалко топтавшейся на льду, а то и вовсе без причин, Ц и он ничком ложился н
а лед, смотрел на промерзшую воду и думал о смерти. Ибо прав тот мудрец, кот
орый уверяет, что счастье всего на волосок отделено от тоски; и рассуждае
т далее, что это Ц близнецы, и извлекает отсюда умозаключение, что всякая
крайность в чувствах отдает безумием; рекомендует нам искать спасения в
лоне истинной (в его случае анабаптистской) Церкви, являющейся единствен
ной гаванью, якорем и прибежищем и прочее, и прочее для тех, кого швыряет н
а волнах этого безжалостного моря.
Ц Все кончится смертью, Ц говорил Орландо, садясь, с потемнелым от тоск
и лицом. (Ибо дух его тогда, как на качелях, метался между жизнью и смертью, р
ешительно без всяких остановок в промежутке, так что где уж останавливат
ься биографу, нет, напротив, ему надо торопиться изо всех сил, чтобы поспет
ь за безотчетно горячими, глупыми выходками и дикой непроизвольностью р
ечей, чем, невозможно отрицать, грешил в те поры Орландо.) Ц Все кончится с
мертью, Ц говорил Орландо, садясь на льду. Но Саша, которая не имела в жида
х ни капли английской крови и родилась в России, где закаты медлят, где не
ошарашивает вас своей внезапностью рассвет и фраза часто остается неза
вершенной из-за сомнений говорящего в том, как бы ее лучше закруглить, Ц
Саша смотрела на него во все глаза, смеялась над ним, потому что он, наверн
ое, казался ей ребенком, и ничего не отвечала. Меж тем лед под ними остывал,
холодил, жалил Сашу, и, потянув Орландо за руку и заставив встать, она гово
рила так тонко, остро и умно (но все это, к сожалению, на французском, которы
й ужасно опресняется при переводе), что Орландо, забыв о промерзших водах
и нависшей ночи, о старухе и тому подобном, пытался объяснить Саше Ц ныря
я, плескаясь, барахтаясь в образах, выдохшихся, как и вдохновившие их дамы,
Ц на что она похожа. Снег, пена, мрамор, вишня в цвету, алебастр, золотая се
ть? Нет, все не то. Она была как лисица, как олива, как волны моря, когда на них
смотришь с вышины, как изумруд, как солнце на мураве покуда отуманенного
холма Ц но ничего этого он не видел и не знал у себя в Англии. Он прочесыва
л весь родной словарь Ц и не находил слов. Тут требовался иной пейзаж, ино
й строй речи. Английский был слишком очевидный, откровенный, слишком мед
вяный язык для Саши. Ведь во всем, что говорила она, как бы она ни разливала
сь соловьем, всегда что-то оставалось утаенным; за всем, что она делала, ка
к бы безоглядны ни были ее порывы, всегда скрывалось что-то. Так упрятан з
еленый пламень в изумруде, так заточено в муравчатом холме солнце. Тольк
о снаружи была ясность Ц в глубине блуждали огненные языки. Вот загорел
ись Ц вот загасли: никогда не сияла Саша ровными лучами, как английские ж
енщины; но тут, однако, припомнив леди Маргарет и ее юбки, Орландо осекся, з
апутался, зашелся, повлек Сашу по льду быстрей, быстрей, быстрей и клялся,
что он настигнет пламя, найдет оправу, найдет управу, нырнет на дно за перл
ом и прочее, и прочее, перемежая слова вздохами со всем пылом, свойственны
м поэту, когда стихи из него выдавливает боль.
А Саша все отмалчивалась. Когда, достаточно поговорив про то, что она лиси
ца, олива, зеленый холм, Орландо ей выкладывал историю своего семейства: к
ак их род один из древнейших в Британии; как они явились из Рима вместе с ц
езарями и вправе двигаться по Корсо (а это главная улица Рима) под кистями
паланкина Ц честь, он пояснял, даруемая лишь наследникам порфироносцев
(в нем была гордая наивность, довольно, впрочем, привлекательная), и, помол
чав, спрашивал, а где же ее дом? кто ее отец? есть ли у нее братья? отчего она з
десь одна со своим дядей? И почему-то, хотя она отвечала с готовностью, Орл
андо делалось не по себе. Сперва он подозревал, что она не столь высокого п
роисхождения, как ей бы хотелось, или что она стыдится диких обычаев свое
й страны, ибо ему приходилось слышать, что женщины в Московии носят бород
ы, а мужчины вниз от пояса покрыты шерстью; что и те и другие смазываются с
алом для тепла, рвут мясо руками и живут в лачугах, где английский дворяни
н посовестится держать и скотину; и потому он решил не наседать на нее с ра
сспросами. Однако, поразмыслив, он сообразил, что молчание объясняется к
акими-то другими причинами: ведь у самой Саши на подбородке не наблюдало
сь ни единой волосинки, облекали ее бархаты и жемчуга, и, судя по манерам, в
оспитывалась она отнюдь не в загоне для скота.
Но если так Ц что же она от него таила? Эти сомнения, составлявшие фундаме
нт его любовного неистовства, были как зыбучие пески под монументом: вдр
уг оползая, они трясут все сооружение. Вдруг Орландо охватывала нестерпи
мая тревога. И он полыхал таким гневом, что она не знала, как его унять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80