Они могут царапать стишки на обороте счета из прачечной, прислони
в его к затылку наборщика в дверях печатни. Так явился в свет Гамлет, и Лир,
и Отелло. Немудрено, как заметил Грин, что в пьесах этих столько огрехов. П
рочее время тратится на попойки, пирушки по кабакам, и при этом выкрикива
ется такое, что превосходит самое бурное воображение, и такое вытворяетс
я что и не снилось самым отчаянным при дворным шалунам. Все это Грин расск
азывал с воодушевлением, совершенно пленявшим Орландо. Он обладал подра
жательным даром и воскрешал к жизни мертвых, а порой высказывал и прелес
тные суждения о книгах, если те были написаны три века тому назад.
Так проходило время, и Орландо испытывал к своему гостю странную смесь п
риязни и презрения, восхищения и жалости и еще что-то столь смутное, что н
е покрывалось точным наименованием, но слегка отдавало ужасом и слегка в
осторгом. Он непрестанно говорил о себе, но был столь увлекательный собе
седник, что можно было заслушаться повестью о его подагре. И он был так ост
роумен, так невоспитан, так запанибрата с Богом и Женщиной; сочетал в себе
столько невероятных способностей; был начинен такими увлекательными с
ведениями; умел приготовить салат на триста разных ладов; знал все, что то
лько можно знать о букетах вин; играл на полудюжине музыкальных инструме
нтов и был первым, и, вероятно, последним, по части запекания сыра в большо
м итальянском камине. То, что он не отличал герани от гвоздики, дуба от бер
езы, дога от борзой, суягной овцы от ярочки, пшеницы от ячменя, пашни от зал
ежи; не слыхивал об урожае и недороде; считал, что апельсины растут под зем
лей, а репа на дереве; предпочитал сельскому любой городской пейзаж, Ц вс
е это и многое другое поражало Орландо, никогда не встречавшего подобных
людей. Даже горничные, презирая его, прыскали при его шуточках, и лакеи, не
навидя его, топтались поблизости, прислушиваясь к его историям. В самом д
еле, никогда еще в доме не царило такое оживление Ц и все это давало Орлан
до пищу для раздумий и побуждало сравнивать новый образ жизни с прежним.
Он вспоминал привычные беседы об апоплексическом ударе короля Испанск
ого или случке кобеля; вспоминал, как делил свое время между туалетным ст
оликом и конюшнями; как лорды задавали храпака над своим вином и ненавид
ели всякого, кто их будил; как мощны и бодры они телесно, как умом Ц ленивы
и робки. Растревоженный этими мыслями, не в силах их уравновесить, он приш
ел к заключению, что впустил в дом пагубный дух беспокойства, который впр
едь не даст ему мирно спать по ночам.
В тот же самый миг Ник Грин пришел к прямо противоположному выводу. Лежа к
ак-то поутру в мягчайшей постели, на тончайших простынях и глядя сквозь с
вое эркерное окно на дерн, в течение трех веков не знававший ни щавеля, ни
одуванчика, он подумал, что, если тотчас не унесет отсюда ноги, его здесь з
аживо уморят. Вставая и слушая воркование голубей, одеваясь и слушая шел
ест струй, он чувствовал, что без грохота ломовых телег по булыжникам Фли
т-стрит ему не написать больше ни строчки. Если это еще немного продлится
, подумал он, слушая, как лакеи поправляют огонь в камине и уставляют за дв
ерью скатерть серебряными приборами, я усну (тут он истово зевнул) и никог
да не проснусь.
А потому он отыскал Орландо в его кабинете и объявил ему, что всю ночь не с
омкнул глаз из-за тишины. (В самом деле, замок на пятнадцать миль во все сто
роны был окружен парком и обнесен стеной в десять футов высотою.) Тишина, с
казал он, всего губительней для его нервов. С разрешения Орландо, он нынче
же утром откланяется. Орландо испытал известное облегчение, но ему и ужа
сно было жаль его отпускать. Дом без него, думал он, покажется скучным. При
расставании (ибо до сих пор речь об этом предмете не заходила) он отважилс
я всучить поэту свою пьесу о смерти Геракла и попросить его суждения. Поэ
т пьесу взял, что-то принялся мямлить о Глор и Цицероне, но Орландо прерва
л его, пообещав поквартально выплачивать пенсион, после чего Грин, рассы
паясь в изъявлениях преданности, вскочил в экипаж и был таков.
Никогда еще большой зал не казался таким огромным, пышным и пустым, как ко
гда откатывала коляска. Орландо знал, что уж ему не решиться поджаривать
сыр в итальянском камине; не отважиться отпускать шуточки по поводу итал
ьянской живописи; не изловчиться так смешивать пунш, как положено его см
ешивать; тысячи милых колкостей и острот навсегда для него утрачены. Но з
ато какое счастье больше не слышать этого бранчливого голоса, какая роск
ошь снова вкусить одиночество Ц так невольно он рассуждал, отвязывая до
га, который шесть недель просидел на цепи, ибо он стремился куснуть поэта,
едва его завидит. Ник Грин в тот же вечер водворился на углу Феттер-лейн и
застал там все приблизительно таким же, как и оставил. Миссис Грин разреш
алась от бремени в одной комнате; Том Флетчер пил джин в другой. Повсюду ва
лялись по полу книги; обед Ц какой-никакой Ц подавался на туалетном сто
лике, на котором дети пекли куличики из песка. Тут, Грин чувствовал, была и
стинная атмосфера для творчества; тут ему хорошо писалось, и он писал. Тем
а напрашивалась сама. Благородный лорд у себя дома. «В гостях в поместье у
вельможи» Ц так как-нибудь будет называться его поэма. Схватив перо, кот
орым сынишка щекотал кошке ухо, и вонзив его в служившую чернильницей яи
чную скорлупу, Грин тотчас настрочил вдохновенную сатиру. Она была столь
меткой, что ни у кого не могло явиться сомнений, что разделываемый в ней л
орд Ц это Орландо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80