Ц задумалась она. Ц Какое-то тако
е слово… Ага! Вспомнила…» (Слово, однако, нам придется опустить: оно в высш
ей степени неуважительное и звучит чрезвычайно странно на устах юной ле
ди.)
Ц О Господи, Господи! Ц вскрикнула она снова, заключая свои рассуждения
. Ц Что же мне теперь? Считаться с мнением другого пола, каким бы оно мне ни
казалось идиотским? А если я в юбке, и не могу плыть, и хочу, чтобы меня спас
ал матрос? О Господи! Ц крикнула она. Ц Что же мне делать? Ц И тут напала н
а нее тоска. От природы искренняя, она ненавидела всяческие двусмысленно
сти и терпеть не могла врать. Окольные пути ей претили. Однако, рассуждала
она, если этого гроденапля и удовольствия быть спасаемой матросом Ц есл
и всего этого можно добиться только окольными путями, тут ничего уж не по
пишешь, тут не ее вина. Она вспомнила, как, будучи молодым человеком, требо
вала, чтоб женщина была покорной, стыдливой, благоуханной и прелестно об
лаченной. «Вот и привелось теперь на своей шкуре испытать, Ц думала она,
Ц ведь женщины (судя по моему собственному недолгому опыту) не то чтобы о
т природы покорны, стыдливы, благоуханны и прелестно облачены. И сколько
надо биться для обретения этих качеств, без которых и наслаждений нам не
видать! На прическу одну, Ц думала она, Ц утром целый час уходит. Потом в
зеркало глядеться Ц еще час, потом мыться, шнуроваться, пудриться, перео
блачаться из шелка в кружева, из кружев в гроденапль, из года в год хранить
целомудрие… Ц Тут она притопнула ножкой, и показалась часть икры. Матро
с на мачте, случайно глянув вниз в эту минуту, так вздрогнул, что потерял р
авновесие и буквально чудом не свалился в воду. Ц Если вид моих лодыжек г
розит смертью честному малому, у которого, конечно, на попечении семья, я о
бязана во имя человеколюбия их прятать», Ц подумала Орландо. А ведь ноги
были одним из ее главных совершенств. И она стала думать о том, какая глупо
сть, что почти всю женскую красоту приходится скрывать, чтобы матрос не с
орвался стоп-мачты.
«Ах, да ну их всех к чертям!» Ц сказала она, впервые познавая то, что при ины
х обстоятельствах всосала бы с молоком матери, а именно святую ответстве
нность женщины.
«А ведь я, пожалуй, в последний раз чертыхаюсь, Ц подумала она, Ц пока не
ступила еще на английскую землю. Никогда уже не суждено мне отпустить ка
кому-нибудь олуху затрещину, сказать ему в лицо, что он бессовестно врет,
или обнажить меч, вспороть ему брюхо, ни сидеть среди равных, носить герцо
гскую корону, выступать в процессии, выносить кому-то смертный приговор,
ни увлекать за собою войско, ни гарцевать на боевом скакуне по Уайтхоллу,
ни носить на груди семьдесят две медали сразу. Ступив на английскую земл
ю, я только и смогу, что разливать чай и спрашивать милордов, какой они пре
дпочитают. Не угодно ли сахару? Сливок? Ц И, жеманно выговорив свои вопро
сы, она с ужасом обнаружила, какое нелестное мнение начала составлять о д
ругом поле, мужском, принадлежностью к которому прежде столь гордилась.
Ц Свалиться с мачты, Ц думала она, Ц из-за того, что ты увидел женские ло
дыжки, разряжаться, как Гай Фокс
Гай Фокс (1570 Ц 1606) Ц один из участников «Порох
ового заговора» против короля Якова I. Годовщина разоблачения заговора п
разднуется 5 ноября, в так называемый День Гая Фокса, когда сжигается на ко
стре его чучело.
, и расхаживать по улицам, чтоб женщины тобою любовались; отказыват
ь женщине в образовании, чтобы она над тобою не посмеялась; быть рабом нич
тожнейшей вертихвостки и в то же время выступать с таким видом, будто ты
Ц венец творения. О Боже! Ц думала она. Ц Каких они из нас делают дур и ка
кие же мы все-таки дуры!» И по некоторой противоречивости ее суждений мы м
ожем заключить, что она равно презирала оба пола, будто не принадлежала н
и к одному; она и в самом деле будто колебалась: она была мужчиной, была жен
щиной, она знала тайны, разделяла слабости обоих. Ужасное, двусмысленней
шее положение. В утешительном неведении ей было отказано наотрез. Она бы
ла как листик на ветру. И неудивительно, что, сравнивая один пол с другим, в
каждом находя досаднейшие пороки, не зная, к какому сама она принадлежит,
она уже готова была крикнуть, что лучше она вернется в Турцию, к цыганам, к
огда якорь с громким всплеском упал в море, паруса повалились на палубу и
она заметила (она так углубилась в свои мысли, что несколько дней вообще н
ичего не замечала), что корабль стал на якорь у берегов Италии. Капитан тот
час послал к ней смиреннейше просить сопровождать его на берег в шлюпке.

Воротясь наутро, она растянулась в кресле под навесом и тщательнейшим об
разом подобрала вокруг лодыжек юбку.
«Пусть мы в сравнении с ними бедны и темны, Ц думала он, продолжая фразу, б
рошенную накануне неоконченной, Ц и уж каким только не оснащены они ору
жием, а нам-то и грамоте не полагается знать (из этих вступительных слов у
же ясно, что за ночь произошло кое-что, приблизившее Орландо к женской пси
хологии: она рассуждала скорей по-женски, чем по-мужски, притом с известн
ым удовлетворением), а вот поди ж ты Ц они срываются с мачт…» Тут она широ
ко зевнула и погрузилась в сон. Когда она проснулась, корабль под легким в
етерком шел у самого берега, и деревушки по крутому краю, казалось, чудом с
него не сваливались, удержанные где скалой, где мощными корнями древней
оливы. Запах апельсинов с несчетных, увешанных плодами деревьев стекал н
а палубу. Дельфины веселой синей стайкой били хвостами и высоко взлетали
из воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80