Дома она первым делом последовала новой насущнейшей потребности своей
натуры и, сдернув его с постели, закуталась в камчатное одеяло. Вдове Барт
оломью (сменившей добрую старую Гримз-дитч на посту домоправительницы)
она объяснила, что ее знобит.
Ц Да и всем никак знобко, мэм, Ц испустив глубокий вздох, сказала вдова.
Ц Стены-то аж потеют, Ц сказала она со странным горестным удовлетворен
ием, и действительно, стоило ей прикоснуться к дубовой обшивке, на ней тот
час запечатлелась пятерня. Плющ так разросся, что многие окна оказались
опечатанными. В кухне стояла такая тьма, что не отличишь дуршлага от чайн
ика. Черного кота, бедняжку, приняли за уголь и бросили в камин. Горничные,
почти все, поддевали по три-четыре красных теплых исподних юбки, хотя на д
воре был август.
Ц А вот правда, нет ли? Люди говорят, миледи, Ц спросила, зябко поводя пле
чами, добрая женщина, и золотое распятие сотряслось у нее на грудях, Ц бу
дто бы королева-матушка надела этот, ну как его… Ц Она запнулась и покрас
нела.
Ц Кринолин, Ц выручила ее Орландо (ибо слово дошло уже до Блэкфрайерза).
Миссис Бартоломью кивнула. Слезы стекали у нее по щекам, но она улыбалась
сквозь слезы. Плакать было сладко. Разве не все они слабые женщины? Не все
носят кринолин, дабы получше скрыть некий факт Ц великий факт, единстве
нный факт, и тем не менее факт прискорбный, который каждая скромная женщи
на изо всех сил скрывает, покуда сокрытие не делается невозможным, Ц фак
т, что она вынашивает дитя? Вынашивает пятнадцать Ц двадцать детей, так ч
то почти вся жизнь порядочной женщины уходит на старания скрыть нечто, п
о крайней мере единожды в году становящееся очевидным.
Ц Пышки горячие, обожгесся, Ц сказала миссис Бартоломью, утерев слезы,
Ц в библиотеке, значится.
И закутанная в камчатное одеяло Орландо приступила к пышкам.
«Пышки горячие, обожгесся, в библиотеке, значится», Ц передразнила Орла
ндо кошмарно изысканный кокни вдовы Бартоломью, попивая Ц ох как она не
навидела эту слабую жидкость! Ц свой чай. В этой вот самой комнате, вспом
инала она, королева Елизавета стояла, расставив ноги, перед камином, с пив
ной кружкой в руке, когда лорд Берли
Уильям Сесил, барон Берли (1520 Ц 1598), государств
енный деятель, ближайшее доверенное лицо Елизаветы. Цитируемую фразу, вп
рочем (одна из мистификаций автора), Елизавета произнесла на смертном од
ре (1603), когда Берли уже не было в живых, обращаясь к его младшему сыну, своему
тогдашнему государственному секретарю Роберту Сесилу, графу Солсбери
(1563 Ц 1612).
неосторожно вместо сослагательного употребил повелительное нак
лонение. «Малыш, малыш, Ц так и слышала ее голос Орландо, Ц разве слова „в
ам должно" обращают к венценосцам?»
И плюхнула кружку об стол, до сих пор осталась отметина.
Но, вскочив было на ноги, как предписывала самая мысль о Великой Королеве,
Орландо споткнулась об одеяло, выругалась и упала в кресло. Завтра надо б
удет купить метров двадцать черного бомбазина, решила она, Ц на юбку. А т
ам уж (она покраснела) придется купить кринолин, а там уж (она покраснела) и
колыбельку, и опять кринолин, и опять… Щеки ее краснели и бледнели, попере
менно отражая очаровательнейшие скромность и стыдливость, какие тольк
о можно себе представить. Дух времени прямо-таки то холодом, то жаром овев
ал эти щеки. И если дух времени действовал несколько опрометчиво, навева
я мысли о кринолине еще до замужества, извинением Орландо служила двусмы
сленность ее положения (даже пол ее покуда оспаривался) и беспорядочност
ь прожитой жизни.
Наконец окраска щек окончательно утвердилась, и дух времени Ц если это
в самом деле был он Ц покуда унялся. И тогда Орландо нащупала за пазухой
Ц медальон ли, другой ли какой залог обманувшей страсти Ц и вытащила… н
о нет, не его, а рулон бумаги, запятнанный морем, запятнанный кровью, запят
нанный долгими странствиями, Ц рукопись поэмы «Дуб». Она таскала ее за с
обой в таких рискованных обстоятельствах, что иные страницы совсем измы
згались, иные прорвались, а лишения по части писчей бумаги, которые терпе
ла она у цыган, вынуждали ее исписывать поля, перечеркивать строчки, прев
ращая текст в подобие искусной штопки. Она полистала к первой странице, п
рочитала дату Ц 1586 год, Ц выведенную ее собственным мальчишеским почер
ком. Выходит, она над нею работала вот уже триста лет. Пора бы и кончить. И он
а начала листать и пролистывать, читать и перепрыгивать, и думать, читая, к
ак мало она переменилась за все эти годы. Была угрюмым мальчиком, влюблен
ным в смерть, как у мальчиков водится, потом стала влюбчивой и высокопарн
ой, потом сатиричной и бойкой; порой себя пробовала в прозе, порой в драме.
Но при всех переменах она оставалась, решила Орландо, в сущности, той же. Т
от же у нее оставался задумчивый нрав, та же любовь к животным и к природе,
к земле и ко всем временам года.
«В конце концов, Ц думала она, встав и подойдя к окну, Ц ничего не изменил
ось. Дом, сад Ц в точности те же. Ни единый стул не передвинут, ни единая поб
рякушка не продана. Те же тропки, лужайки, деревья, тот же пруд, с теми же, мо
жно надеяться, карпами. Правда, на троне не королева Елизавета, а королева
Виктория, но какая, в сущности, разница…»
Не успела она додумать эту мысль до конца, как, словно с целью ее опровергн
уть, дверь широко распахнулась, и Баскет, дворецкий, с Бартоломью, домопра
вительницей, вошли убирать чайную посуду. Орландо как раз обмакнула перо
в чернильницу, готовясь предать бумаге некоторые соображения о незыбле
мости всего и вся, и ужасно злилась на расползавшуюся вокруг пера кляксу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80