Она, ни на йоту не верящая ни в какое бессмертие, чувст
вует все равно, что душа ее будет вечно бродить вот по этим красным панеля
м, по этим зеленым диванам. А комната Ц она забрела в опочивальню посла Ц
сияла, как раковина, века пролежавшая на дне морском и в миллионы разных ц
ветов выкрашенная водою: розовая и желтая, зеленая и песочная. Хрупкая, ка
к раковина, она была и Ц пустая. Никакой посол больше не придет сюда спать
. Ах, но она же знает, где все еще бьется сердце дома. Тихо отворив дверь, зат
аясь на пороге так, чтобы комната ее не заметила, она смотрела, как колышут
ся и опадают шпалеры от неугомонного, вечного ветерка. Все скачет и скаче
т охотник; все убегает Дафна. Все бьется это сердце, слабое, замирающее, Ц
хрупкое, неукротимое сердце огромного дома.
И, призвав своих верных собак, она пошла по галерее, выстланной цельными, в
доль распиленными дубами. Мерцая поблекшим бархатом, ряды кресел выстро
ились вдоль стен, простирая ручки к Елизавете, к Якову, быть может, к Шексп
иру и Сесилу Ц к тем, кто уже не придет. От этого зрелища ей взгрустнулось.
Она отцепила их ограждавший канат. Села в кресло Королевы Ц полистала м
анускрипт на столике у леди Бетти Ц поворошила пальцем древние розовые
лепестки Ц расчесала серебряными щетками короля Якова свои короткие в
олосы Ц попрыгала на его постели (никакой никогда уж не будет здесь спат
ь король, несмотря на все Луизины новые простыни), прильнула щекой к потус
кневшему серебряному покрывалу. И везде были эти лавандовые мешочки от м
оли и таблички «Прошу не трогать», которые, хоть она сама их писала, на нее
глядели с укором. Нет, дом уже не весь в ее власти, вздыхала она. Он принадле
жит времени: истории, вышел из подчинения живых. Никогда уж не будут здесь
проливать вино, думала она (она вошла в комнату, где гостил когда-то стары
й Ник Грин), прожигать дыры в ковре. Никогда уже двести слуг не побегут, гро
хоча, по галереям, с грелками, огромными ветками для огромных каминов. Ник
огда уж не будут варить эль, лить свечи, обивать седла, обтачивать камень в
здешних службах. Молчат молоты и кувалды. Пусты кровати и кресла; кубки из
золота и серебра заперты в шкафах. Огромными крыльями бьет тишина в опус
телом доме.
И Орландо села в жесткое кресло королевы Елизаветы в конце галереи, и соб
аки легли вокруг. Галерея тянулась далеко, к тому месту, где почти исчезал
свет. Как туннель, вырытый в далекое прошлое. Когда ее взгляд пробился скв
озь тьму, она различила людей за веселой беседой Ц великих людей, каких о
на знавала: Драйдена, Свифта, Попа; и государственных мужей, заседающих в с
овете; и любовников, обжимающихся по подоконникам; и жующих и пьющих за дл
инными столами гостей; и клубящийся над их головами дым, от которого они ч
ихали и кашляли. Еще глубже увидела она блистательных танцоров, изготови
вшихся для кадрили. Звучала зыбкая, хрупкая, но все равно величавая музык
а. Рокотал орган. Гроб выносили из часовни. Из часовни выходила свадьба. Во
ины в шлемах отправлялись воевать. Приносили из походов знамена Флодден
а и Пуатье, вешали по стенам. Так заполнялась длинная галерея, и, вглядывая
сь глубже и глубже, в самом конце Орландо увидела за елизаветинцами и Тюд
орами более старый, и дальний, и темный образ, суровую фигуру в сутане Ц м
онаха, и он шел, стиснув руки, с книгой и бормотал…
Как гром, часы на конюшне пробили четыре удара. Никогда еще никакое земле
трясение не сотрясало так целый город. Галерея вместе со всем, что на ней,
рассыпалась в прах. Лицо самой Орландо, темное и серьезное, пока она смотр
ела, озарилось теперь как пороховой вспышкой. В том же свете все рядом с не
ю выступило с необычайной отчетливостью. Она увидела двух кружащих мух,
отметила их синий отлив; увидела глазок на доске возле своей ноги, подраг
ивание собачьих ушей. И еще она слышала, как хрустнул сучок в саду, проблея
ла в парке овца, пролетел мимо окон стриж. Все тело у нее дрожало, его жгло, б
удто она голая стояла на морозе. Однако она сохраняла Ц вот уже чего не бы
ло в Лондоне, когда часы пробили десять Ц полное самообладание (видно, се
йчас она была единая, цельная и под удары времени подставлялась большая
поверхность). Она поднялась неспешно, кликнула собак и пошла Ц твердой и
собранной, но упругой и быстрой походкой, вниз по лестнице, в сад. Тени рас
тений выступали со странной отчетливостью. Она различала каждый комоче
к земли на клумбах, будто в глаз ей вставили микроскоп. Она различала хитр
осплетение веток на каждом дереве. В каждой былинке, в каждом цветке разл
ичала она все лепестки и жилки. Стаббс, садовник, шел по тропе, и она видела
каждую пуговку на его гамашах; видела Бетти и Принца, своих упряжных лоша
док, и никогда прежде не видела она так отчетливо белую звезду у Бетти на л
бу и три длинных отдельных волоса, низко свисавших с хвоста у Принца. Даль
ше, в квадрате двора, старые серые стены сияли, как на новеньком фотографи
ческом снимке; из громкоговорителя на террасе лилась танцевальная музы
ка, которую сейчас слушали в алеющей бархатом Венской опере. Собранная, п
одстегиваемая теперешним мигом, она одновременно испытывала странный
страх, будто каждый раз, когда разверзалась пропасть времени и в ней тону
ла секунда, это было чревато опасностью. Такое сильное напряжение невозм
ожно было долго выносить без муки. Быстрей, чем ей бы хотелось, будто ноги
сами несли ее и не слушались, она прошла по саду и вышла в парк. Огромным ус
илием воли она заставила себя остановиться у плотницкой и замерев смотр
ела, как Джо Стаббс ладит колесо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80