цилиндры, вдовьи вуали, трубы, телескопы, венки Ц
все исчезло, даже мокрого места не осталось. Но сейчас Ц опять после пере
рыва она вернулась к своему наблюдательному пункту у окна, Ц сейчас, веч
ером, еще больше бросались в глаза перемены. Этот свет, например, в окнах! Т
олько пальцем шевельнуть Ц и вся комната озаряется; озаряются сотни ком
нат, и решительно их не отличить одну от другой. Все-все видно в квадратны
х ящичках, никакой не осталось укромности; ничего не осталось: ни тех медл
ящих теней, тех скрытых углов, тех женщин в фартуках, осторожно ставивших
на столы зыблющиеся лампы. Пальцем шевельнуть Ц и сияет комната. И все не
бо сияет ночь напролет; тротуары сияют; все сияет. В полдень она снова верн
улась на свое излюбленное место. Какие стали женщины в последнее время у
зенькие! Просто тростинки Ц прямые, сияющие, одинаковые. А мужские лица т
еперь голые, как ладонь. От сухости атмосферы четче выступили краски, и мы
шцы щек затвердели, что ли. Трудней стало плакать. Люди повеселели. Вода на
гревается в две секунды. Плющ завял, или его соскребли со стен. Хуже стали
расти овощи. Меньше сделались семьи. Занавеси и покрывала свернули, огол
или стены, так что только сверкающие изображения реальных вещей Ц улиц,
зонтиков, яблок Ц развешаны в рамках или запечатлены на дереве. Что-то в
эпохе появилось определенное, четкое, что ей напоминало восемнадцатый в
ек, если б не эта рассеянность, это томление, Ц и не успела она так подумат
ь, как длинный туннель, по которому она шла сотни лет, вдруг расширился, хл
ынул свет; ее мысли таинственным образом укрепились, сосредоточились, бу
дто ловкий настройщик всадил в нее ключик и натянул до отказа нервы; у нее
обострился слух, она слышала шелест и шорох в дальних углах комнаты, и час
ы на камине уже не тикали, а как молотом били. Еще несколько секунд свет де
лался ярче и ярче, она видела все отчетливей; часы тикали громче и громче,
и вот Ц бух! Ц в ушах ее грянул взрыв. Орландо содрогнулась, будто ее наот
машь огрели по голове. Ее огрели десять раз. И правда Ц было десять часов.
Одиннадцатого октября 1928 года. Теперешний миг.
И стоит ли удивляться, если Орландо вздрогнула, прижала руку к сердцу и по
бледнела. Что может быть ужасней открытия, что сейчас Ц теперешний миг? И
пережить такое открытие мы можем благодаря тому исключительно, что прош
лое нас заслоняет с одной стороны и будущее с другой. Но сейчас нам некогд
а рассуждать. Орландо и так дико опоздала. Она сбежала вниз, бросилась в ма
шину, нажала на стартер и поехала. Крепкие голубые постройки тянулись вв
ерх; рыжие кудри дымков разбросались по небу; как серебряная шляпка гвоз
дя, сверкала дорога; белый скульптурный профиль шофера омнибуса нависал
над Орландо; взгляд Орландо скользил по птичьим клеткам, и губкам, и ящичк
ам, обитым зеленым сукном. Но она ни на секунду не допускала все это в себя,
по узенькой планке пересекая теперешний миг и боясь свалиться в кипящие
волны. «Куда? Неужели нельзя посмотреть, куда идешь? Хоть бы руку подняли»,
Ц вот и все, что она выпаливала не задумываясь. Улицы были ужасно запруж
ены. Люди переходили на другую сторону, совершенно не глядя. Гудели и жужж
али за смотровым стеклом, промахивали мимо красными и желтыми промелька
ми Ц ну пчелы и пчелы, подумала Орландо, но мысль эта, насчет пчел, тотчас п
ресеклась: снова краем глаза поймав перспективу, она увидела, что это чел
овеческие существа. «Неужели нельзя посмотреть, куда идешь?» Ц огрызнул
ась она.
Наконец она притормозила у «Маршалла и Снелгрова» и вошла в магазин, осе
няемая тенями и запахами. Струей обжигающей влаги спадал с нее теперешни
й миг. Как под легким дыханием зефира, колыхались огни. Она вытащила из сум
очки список и стала читать странно сдавленным голосом, будто вертя слова
Ц детские ботинки, соли для ванны, сардины Ц под многоцветной струей. И
смотрела, как они меняются от освещения. Ботинки и соли притупились, обле
зли; сардины зазубрились, как пила. Так и стояла она в первом этаже магазин
а господ Маршалла и Снелгрова, смотрела туда-сюда, принюхивалась к одном
у запаху, к другому, и на это ушло у нее несколько секунд. Потом она вошла в л
ифт; просто были открыты дверцы Ц вот и вошла, и была плавно, гладко отпра
влена вверх. Жизнь теперь Ц просто чудо какое-то, Ц думала она, возносяс
ь. Ц Мы в восемнадцатом веке знали, что из чего сделано, а тут Ц пожалуйст
а, я поднимаюсь по воздуху, я слышу голоса из Америки, вижу, как люди летают,
Ц но, как это сделано, я даже отдаленно не постигаю. И возвращается моя ве
ра в колдовство. Тут лифт, чуть подпрыгнув, остановился на втором этаже, и
в глаза ей метнулось несчетное множество каких-то штучек, волнующихся в
порывах воздуха, издающих странные запахи; и каждый раз, когда при остано
вке распахивались двери лифта, открывался какой-то новый срез мира и тян
ул за собою ему одному присущие запахи. Ей вспомнился Уоппинг елизаветин
ских времен, корабли с сокровищами, купецкие корабли, встававшие там на я
корь. Как они странно, как пряно пахли! Как живо помнилась ей шероховатост
ь рубинов, пропускаемых сквозь пальцы в драгоценных мешках! И как они дер
жали со Сьюки Ц или как там ее звали? И фонарь лорда Камберленда им ударил
в лицо! Теперь у этих Камберлендов дом на Портленд-плейс, на днях она у них
обедала и поддразнивала старика по поводу богаделен на Шин-роуд. Он подм
игивал. Но лифт дальше не шел, и ей оставалось выйти Ц о Господи! Ц в неизв
естно как там у них называемый отдел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80