Турки восстали против султана, подожгли город, а всех
иностранцев, каких могли обнаружить, пронзали саблями или побивали палк
ами. Кое-кто из англичан сумел спастись бегством; но господа из Британско
го посольства, как и следовало ожидать, предпочитали умереть, защищая св
ои красные ларцы, и даже в иных случаях глотать связки ключей, нежели отда
ть их в руки поганых. Бунтовщики ворвались в спальню Орландо, увидели нед
вижно распростертое тело и, сочтя его мертвым, оставили лежать, прихвати
в корону и орден Подвязки.
И тут опять все заволакивается тьмой. Но лучше бы ей быть еще гуще! Лучше б
ы Ц так и хочется крикнуть Ц она до того сгустилась, чтоб мы ничего решит
ельно не могли в ней разглядеть! А только взять перо и начертать Ц «Конец
»! Избавить читателя от дальнейшего и просто сказать: Орландо, мол, умер и
похоронен. Но Ц увы! Ц Правда, Искренность и Честность, суровые богини, н
еусыпно стерегущие чернильницу биографа, восклицают: «Нет! Никогда!» При
ложив к устам серебряные трубы, они единым духом трубят: «Правду!» И опять
: «Только Правду!» Ц и в третий раз, дружно: «Правду! Ничего, кроме Правды!»

После чего Ц и слава Богу, мы хоть успеем передохнуть! Ц тихо отворяются
двери, словно раздвинутые нежнейшим дуновением зефира, и входят три фиг
уры. Первой входит Пресвятая Дева Чистота; чело ее увито шерстью белосне
жных агнцев, волосы Ц как лавина свежевыпавшего снега, в руке Ц белое пе
ро гусыни-девственницы. За нею следом, но более державной поступью входи
т Пресвятая Дева Невинность; на челе ее неопалимой купиной горит диадема
из драгоценных льдышек, глаза Ц как две звезды, а пальцы, если вас коснут
ся, Ц прожгут вас холодом насквозь. Рядом, как бы ища защиты в ее державно
й тени, ступает Пресвятая Дева Скромность, самая нежная и прекрасная из с
естер; она едва показывает свое лицо Ц так юный месяц кажет из-за туч сво
й робкий серпик. Каждая выходит на середину комнаты, где все еще лежит спя
щий Орландо, и, моля и вместе повелевая, первой держит речь Пресвятая Дева
Чистота:
Ц Я стерегу сон фавна; мне дорог снег, и восходящая луна, серебряное море.
Под моим покровом я прячу крапчатые яйца кур, пятнистые ракушки моря; я пр
ячу порок и нищету. На все, что ломко, зыбко и непрочно, я опускаю мой покров
. А потому Ц не говори, не надо. Избави нас! Избави!
Тут трубы трубят:
Ц Изыди, Чистота! Долой!
И тогда говорит Пресвятая Дева Невинность:
Ц Я та, чье касание леденит, чей взор все обращает в камень. Я останавлива
ю танцы звезд, смиряю падение волны. Мое пристанище Ц далекие вершины Ал
ьп. И молнии в моих сверкают волосах. На что бы ни упал мой взор Ц он убивае
т, убивает. Нет, чем будить Орландо Ц я бы лучше заморозила его насмерть! И
збави нас! Избави!
И снова трубят трубы:
Ц Изыди, Невинность! Долой!
И тогда говорит Пресвятая Дева Скромность, так тихо, что слова ее едва слы
шны:
Ц Я та, кого люди зовут Скромностью. Я дева и вечно пребуду девой. Не для ме
ня Ц богатые дары полей и плодоносность вертограда. Мне чуждо всякое пр
оизрастание; едва нальются яблоки, стада плодятся Ц я убегаю, убегаю. Оку
тавшись плащом. Волосы мои скрывают мое лицо. Я ничего не вижу. Избави нас!
Избави!
И снова Ц трубы:
Ц Изыди, Скромность! Долой!
Уныло, обреченно сестры берутся за руки, танцуют, и в медленном веянье сво
их вуалей они поют:
Ц Не выходи, о Правда, из своего ужасного логова. Спрячься подальше, стра
шная Правда! Ты подставляешь грубым лучам солнца такое, что лучше оставл
ять сокрытым, несодеянным; ты обнажаешь стыдное, высветляешь темное. Пря
чься, прячься, прячься!
И они хотят окутать Орландо своими покрывалами. Не тут-то было, трубы, зна
й, трубят свое:
Ц Правда, только Правда, ничего, кроме Правды!
Сестры пытаются заткнуть свои вуали в жерла труб, заглушить их. Какое! Тру
бы гремят все вместе:
Ц Мерзкие сестры! Уходите!
Сестры теряются, плачут хором, снова кружат, помавая вуалями Ц вверх-вни
з.
Ц Раньше то ли было! Но мужчины больше нас не жалуют. Женщины нас ненавид
ят. Мы уходим, уходим. Я (это Чистота говорит) Ц на куриный насест. А я (это Не
винность) Ц к еще не поруганным Суррейским высотам. Я (это Скромность) Ц
в любой уютный уголок, где много покрывал. Ибо там, не здесь (это они говоря
т хором, взявшись за руки и кивая в знак отчаяния и прощания постели со спя
щим Орландо), все еще обитают Ц в гнездах и в будуарах, в канцеляриях и в за
лах суда Ц те, кто нас любит, те, кто нас чтит; девственницы и деловые люди,
законники и доктора; те, кто запрещает, кто опровергает, не признает; кто ч
тит, не зная почему, кто поклоняется, не понимая; все еще многочисленное (с
лава Небесам) племя достопочтенных Ц тех, кто предпочитает не видеть, не
хочет знать, любит темноту, они-то все еще нас чтут, и не без причины: мы и да
ем им Богатство, Процветание, Довольство и Покой. К ним мы уходим, тебя мы п
окидаем. Идемте, Сестры! Здесь нам не место!
Они поспешно удаляются, помавая вуалями, как бы отгоняя что-то, на что они
боятся взглянуть, и прикрывают за собою дверь.
А мы остаемся в спальне, совершенно одни со спящим Орландо и трубачами. Тр
убачи, выстроившись в ряд, надсаживаются: Ц Правду!
И тут Орландо проснулся. Потянулся. Встал. Он стоял, вытянувшись перед нам
и, совершенно голый, и, поскольку трубы трубят: «Правду! Правду! Правду!» Ц
у нас нет иного выбора, кроме как признаться Ц он стал женщиной.
Звук труб замер, а Орландо стоял в спальне совершенно голый. Никогда еще о
т сотворения мира ни одно человеческое существо не выглядело пленитель
ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80