Что может, рассуждал Орландо, озирая уже блистающий на солнце вид, что мож
ет разительнее отличаться от Кента и Суррея, от Лондона и Танбридж-Уэлса
Танбридж-Уэ
лс Ц место неподалеку от Лондона, известное своими минеральными источн
иками.
? Справа и слева негостеприимно высились голые каменистые громады
азиатских гор, то тут то там лепился к ним унылый замок разбойничьего гла
варя; но нигде Ц ни пасторской усадьбы, ни помещичьего дома, ни хижины, ни
дуба, вяза, фиалки, дикого шиповника, плюща. Ни тебе живой изгороди, чтобы б
ыло где расти папоротнику, ни лужайки, чтобы пастись овце. Дома сплошь бел
ые и голые Ц как яичная скорлупка. И то, что он, англичанин до мозга костей,
мог так безудержно упиваться этим диким видом, смотреть и смотреть на эт
и тропы и дальние вершины, затевая одинокие пешие вылазки, куда не ступал
а ни одна нога, кроме пастушьей и козьей; мог так нежно любоваться цветами
, пренебрегавшими сезоном; любить грязную дворнягу больше даже, чем свои
х борзых; так жадно ловить ноздрями едкий, жесткий запах этих улиц, Ц сам
ого его удивляло. Уж не согрешил ли кто из предков-крестоносцев с простой
черкешенкой, рассуждал он, Ц находил это вероятным, усматривал в своей к
оже некоторую смугловатость и, вернувшись в комнаты, удалялся в ванну.
Час спустя, надушенный, завитой и умащенный, он принимал секретарей и про
чих высокочиновных лиц, один за другим вносивших красные ларцы, послушны
е лишь его золотому ключику. В них содержались сверхважные бумаги, от кот
орых ныне сохранились лишь обрывки Ц где росчерк, где печать, твердо вле
пленная в лоскут обгорелого шелка. Так что о содержании их мы судить не мо
жем, свидетельствуем только, что всеми этими печатями и сургучом, цветны
ми ленточками, прикрепляемыми там и сям, как должно, выписыванием титуло
в, круглением заглавных литер, взмахами росчерков Орландо занимался до в
ремени роскошного обеда, блюд приблизительно из тридцати.
После обеда лакеи возвещали, что карета цугом подана к подъезду, и Орланд
о, предшествуемый лиловыми янычарами, на бегу обмахивающимися исполинс
кими веерами из страусовых перьев, отправлялся с визитами к другим посла
м и важным лицам государства. Церемония неукоснительно повторялась. Доб
ежав до нужного двора, янычары стучали веерами по главным воротам, и те не
медля распахивались, обнаруживая великолепную залу. Там сидели две фигу
ры, обыкновенно мужчина и женщина. Происходил обмен глубокими поклонами
и реверансами. В первой зале допускался разговор лишь о погоде. Заметив, ч
то нынче дождливо либо ясно, холодно либо жарко, посланник переходил в сл
едующую залу, где снова ему навстречу вставали две фигуры. Здесь полагал
ось сопоставить, как место обитания, Константинополь с Лондоном; посланн
ик говорил, естественно, что он предпочитает Константинополь, тогда как
хозяева его, естественно, предпочитали Лондон, хоть им и не случалось там
бывать. В следующей зале подобало несколько распространиться о здоровь
е короля Карла и султана. В следующей обсуждалось здоровье посла и жены х
озяина, но уже в меньших подробностях. В следующей посол восхищался хозя
йской мебелью, хозяин же воспевал наряд посланника. В следующей подавали
сь сладости, и хозяин сетовал на их несовершенства Ц посол их превознос
ил. В конце концов в завершение церемонии раскуривался кальян и выпивала
сь чашечка кофе; но, хотя жесты, свойственные курению и питью, воспроизвод
ились со всею точностью, в трубке не было табака, как не было и кофе в чашке,
ибо, не будь соблюдены эти предосторожности, никакой бы организм не выде
ржал таких излишеств. Ведь, не успевал он откланяться в одном месте, посол
отправлялся в другое, церемония повторялась в таком же точно порядке у с
еми или восьми других важных особ, и нередко только поздно вечером добир
ался он до дому. Хотя Орландо исправлял эти обязанности дивно и не мог отр
ицать, что они, пожалуй, составляют важнейшую часть дипломатической служ
бы, они его, бесспорно, утомляли, а порой наводили на него такую тоску, что о
н предпочитал ограничиться обществом своих борзых. С ними, слуги слышали
, он разговаривал на своем родном языке. А иной раз, говорят, он поздно ночь
ю выходил из собственных ворот в таком камуфляже, что часовые его не узна
вали. И смешивался с толпой на Галатском мосту, или слонялся по базарам, ил
и, сбросив обувь, присоединялся к молельщикам в мечети. Однажды, когда он с
казался больным и даже в лихорадке, пастухи, гнавшие на рынок своих козло
в, рассказывали, что видели на вершине горы английского лорда и слыхали, к
ак он молился своему Богу. Было решено, что это сам Орландо, молитва же его
была не что иное, как декламация собственных стихов, поскольку известно
было, что он все носит на груди толстый манускрипт; и слуги, подслушивавши
е у двери, слышали, что он что-то бормочет нараспев, когда останется один.

Вот по таким-то клочкам приходится нам воссоздавать картину жизни и обл
ик Орландо того времени. Еще и посейчас имеют хождение слухи, легенды, ане
кдоты зыбкого и недостоверного свойства о жизни его в Константинополе (и
з них мы привели лишь немногие), призванные доказать, что тогда, во цвете л
ет, он обладал той властью зажигать воображение и приковывать взоры, кот
орая живит воспоминания долго еще после того, как их бессильны удержать
средства более вещественные. Власть эта Ц таинственная власть, и зиждет
ся она на блеске красоты, великолепии имени и редком, неизъяснимом даре, к
оторый мы назовем, пожалуй, обаянием и на этом успокоимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80