) Десять минут целых смотрела она прямо перед собой и чуть не ос
тановила машину.
Ц Одержимая! Ц крикнула она, вдруг нажимая на акселератор. Ц Одержима
я! С самого раннего детства. Вот летел дикий гусь. Мимо летел. К морю. И я пры
гала и тянула к нему руки. Но гуси слишком быстро летают. Я видела… там, там,
там. В Англии, Италии, Персии… Всегда они слишком быстро летают. И всегда я
закидываю им вслед слова, как невод (она выбросила вперед руки), и он падае
т, пустой, как падал на палубу невод, пустой, я видела, только с одними водор
ослями. Часто, правда, что-то блестит Ц серебро, шесть слов Ц под водорос
лями в темноте. Но никогда не попадется в него крупная рыба, живущая в кора
лловых гротах.
Она уронила голову в глубокой задумчивости.
И как раз в эту секунду, когда она уже перестала звать «Орландо» и задумал
ась совсем о другом, Орландо, которую она так долго звала, пришла по собств
енной доброй воле, взяла и явилась, что с очевидностью доказывали переме
ны, происшедшие с нею, когда она въезжала через ворота в парк.
Все в ней стемнело и стихло, Ц так одна какая-нибудь загогулина завершае
т орнамент, и плоскость обретает глубины, близкое становится дальним; и в
се замыкается, как вода в стенках колодца. Так и она стемнела теперь и стих
ла, сделавшись с прибавлением этой Орландо тем, что Ц верно ли, нет ли Ц н
азывают единственным «я», истинным «я». Вот она и замолчала. Вероятно, ког
да человек сам с собой говорит вслух, все его «я» (а их у каждого больше дву
х тысяч) чувствуют свою расчлененность и стремятся воссоединиться; но ко
гда воссоединение достигнуто Ц тут уж больше не о чем говорить.
Быстро, мастерски она одолела поворот между дубами и вязами по дерну пар
ка, по его медленной тихой пологости, такой тихой, текучей, что будь, скаже
м, вместо дерна вода, она нежной зеленой волной затопляла бы берег. Торжес
твенными группками, так, как их высадили, стояли дубы и буки. Меж ними ступ
али олени, один был белый как снег, другой склонил голову набок, потому что
в рогах у него застряла какая-то проволока. Все это Ц деревья, оленей, дер
н Ц она разглядывала с таким удовлетворением, будто душа ее стала жидко
стью, которая все омывала, над всем смыкалась. Еще минута, и она въехала во
двор, куда не одну сотню лет она являлась верхом или в карете цугом, предше
ствуемая или сопровождаемая свитой, и склонялись плюмажи, качались факе
лы, и те же, теперь роняющие листву, осыпали свой цвет деревья. Сейчас она б
ыла одна. Опадали осенние листья. Привратник отворил тяжелые ворота. «Пр
ивет, Джеймс, Ц сказал она. Ц Там у меня кое-что в машине. Вы внесете?» Слов
а, сами по себе лишенные веса, выразительности, увлекательности и, соглас
имся, особой прелести, но сейчас они так утучнились смыслом, что упали, как
переспелые орехи с ветки, тем самым доказывая, что стоит начинить скукож
енную шкурку повседневности побочным значением, и она приобретает спос
обность удивительно действовать на наши чувства. То же сейчас относилос
ь и ко всем движениям, всем поступкам Орландо, как ни были они обыденны; и с
мотреть, как она сбросила юбку и облачилась в холщовые брюки и кожаную ку
ртку Ц все это за три минуты, Ц было не меньшим наслаждением, чем наблюд
ать, как мадам Лопухова
Лидия Васильевна Лопухова (1892 Ц 1981) Ц русская балерина, с 1918 г. в
ыступавшая в Англии. В 1925 г. вышла замуж за Джона Кейна, друга Вирджинии Вул
ф.
демонстрирует вершины своего мастерства. Потом широким шагом она
направилась в столовую, где старые друзья Ц Драйден, Поп, Свифт, Аддисон
Ц сперва ее как бы разглядывали с подозрением Ц вот, мол, явилась, лауреа
тша, Ц но, смекнув, что речь идет о двухстах гинеях, одобрительно закивал
и. Двести гиней, казалось, говорили они; двести гиней Ц это вам не комар на
чхал. Она отхватила ломоть хлеба, отрезала ветчины, плюхнула одно на друг
ое и принялась жевать на ходу, разом покончив со своими светскими манера
ми. Сделав пять-шесть кругов, она опрокинула стаканчик красного испанск
ого вина, налила другой и, зажав его в руке, зашагала по длинному коридору,
через десяток гостиных, начав, таким образом, свой обход дома в сопровожд
ении тех борзых и спаниелей, которые пожелали за нею следовать.
Все это входило в ритуал. Как она не могла бы, придя домой, не поцеловать со
бственную бабушку, так не могла она не поздороваться со своим домом. С ее п
оявлением комнаты веселели, Ц встрепенувшись, открывали глаза, будто в
ее отсутствие скучно дремали. И хоть она их видела сотни и тысячи раз, они
никогда не повторялись: за долгие годы в них скопилась тьма всяких настр
оений, вот они и менялись зимою и летом, в вёдро и в дождь, в зависимости от е
е неудач и удач, от характеров ее гостей. Чужих они всегда встречали учтив
о, разве чуть-чуть устало. С нею им всегда весело. А как же иначе? Знакомы во
т уже почти четыреста лет. И нечего друг от друга скрывать. Она все-все про
них знает, все радости и печали. Знает возраст каждой комнаты, ее маленьки
е секреты Ц дверцу, полочку, шкафчик, недочет какой-нибудь, Ц скажем, что
-то меняли, чинили, достраивали. Они ее тоже знают во всех ипостасях. Она от
них ничего никогда не скрывала. Являлась к ним мальчиком, мужчиной Ц в ра
дости и слезах. Здесь, на этом подоконнике, были написаны первые строки; в
этой часовне ее венчали. Здесь и похоронят, думала она, забравшись с колен
ками на подоконник в длинной галерее и потягивая испанское вино. Ужасно
трудно себе представить, но ведь такой же точно желтой зыбью прольется н
а пол с витража геральдический леопард в тот день, когда ее тело положат в
склепе меж предков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80