Перо, видно, было виновато Ц замахрилось или испачкалось. Она снова обма
кнула перо. Клякса росла. Орландо пыталась продолжать свою мысль Ц слов
а не шли. Она украсила кляксу усами и крылышками Ц получился отвратител
ьный головастик, нечто среднее между летучей и просто мышью. Но о том, чтоб
слагать стихи в присутствии Бартоломью и Баскета, не могло быть и речи. Не
возможно. И не успела она мысленно произнести «невозможно», как, к ее изум
лению и ужасу, перо с замечательной прытью забегало по бумаге. Аккуратне
йшим итальянским курсивом на странице был выведен пошлейший из всех сти
шков, какие ей в жизни доводилось читать.

Я только жалкое звено
В цепи времен, но чую: днесь
Мне, бедной деве, суждено
Слова надежды произнесть.


Одна, под лунным серебром,
Стою и горько слезы лью,
Тоскую и пою о том,
Кого без памяти… Ц

настрочила она одним духом, пока Баскет и Бартоломью, кряхтя и шаркая, поп
равляли огонь в камине и убирали пышки.
Снова она обмакнула перо, и Ц пошло-поехало:

Как изменил лицо ее покров,
Завесивший ночные небеса,
Наброшенный на нежные черты,
Порфирно выцветав ее чело
И бедностию осияв затем,
Могильной бледностию озарив…

Но тут, неудачно дернувшись, она залила чернилами страницу и оградила ее
от людских взоров, она надеялась Ц навсегда. Она вся дрожала, вся трепета
ла. Какая гадость Ц когда чернила хлещут каскадами неуемного вдохновен
ия! Да что это с нею стряслось? Из-за сырости, что ли, из-за Бартоломью, из-за
Баскета? Ц хотела бы она знать. Но в комнате никого не было. Никто ей не отв
ечал, если только не считать ответом шелест дождя в плюще. Тем временем он
а чувствовала, стоя у окна, странную вибрацию во всем теле, будто все нервы
ее натянулись и ветер ли, небрежные ли чьи-то персты по ним наигрывали га
ммы. То пятки у нее зудели, то самое нутро. Престранное было ощущение в бед
рах. Волосы будто вставали дыбом. Руки гудели и пели, как лет через двадцат
ь запоют и загудят провода. Но все это напряжение, возбуждение сосредото
чилось скоро в кистях; потом в одной кисти, потом в одном пальце, потом, нак
онец, как бы сжало кольцом безымянный палец левой руки. Но, подняв эту руку
к глазам, чтобы разобраться, в чем дело, она ничего на пальце не обнаружил
а, кроме большого одинокого изумруда, подаренного королевой Елизаветой.
Ну и что? Неужели этого мало? Ц спросила она себя. Изумруд был чистейшей в
оды. Стоил тысяч десять фунтов, не меньше. А вибрация все равно удивительн
ым образом (напомним: мы имеем дело с таинственнейшими проявлениями души
человеческой) будто настаивала: да, вот именно что мало; и дальше дрожала
уже нотка вопроса, Ц что значит, мол, это зияние, этот странный недосмотр?
Ц покуда бедная Орландо положительно не устыдилась своего безымянног
о пальца на левой руке, притом сама честно не ведая почему. В эту минуту ка
к раз вошла Бартоломью, справляясь, какое платье подать для обеда, и Орлан
до, все ощущения которой были до крайности обострены, тотчас глянула на л
евую руку Бартоломью и тотчас заметила то, чего прежде не замечала: толст
ое кольцо весьма пронзительной желтизны охватывало безымянный палец, у
самой нее совершенно голый.
Ц Дайте мне глянуть на ваше кольцо, Бартоломью, Ц сказала Орландо и пот
янулась к кольцу рукой.
И тут Бартоломью повела себя так, будто ее пнул в грудь какой-то громила. О
на отпрянула на несколько шагов, сжала руку в кулак и простерла в благоро
днейшем жесте.
Нет уж, сказала она с достоинством и решимостью, их светлость могут гляде
ть сколько влезет, а только снимать обручальное кольцо Ц это ни архиепи
скоп, ни Папа, ни сама королева Виктория ее не принудят. Ее Томас надел кол
ьцо это ей на палец двадцать пять лет, шесть месяцев и три недели тому, она
в нем спит, в нем работает, моется, молится; и пусть ее с ним похоронят. Хоть
голос Бартоломью срывался и сел от волнения, Орландо, собственно, поняла
ее так, что благодаря сиянью кольца она рассчитывала на место в ангельск
ом сонме и блеск его тотчас затмится навеки, если она хоть на секунду расс
танется с ним.
Ц Господи помилуй, Ц сказала Орландо, стоя у окна и глядя на шашни голуб
ей. Ц Ну и мир! Вот ведь где приходится жить!
Сложность мира ее озадачивала. Ей казалось уже, что весь мир окольцован з
олотом. Она пошла обедать. Кольца, кольца, обручальные кольца. Пошла в церк
овь. Сплошные обручальные кольца. Выехала в город. Золотые, томпаковые, то
лстые, тонкие, плоские, дутые Ц они сверкали на всех руках. Кольца загромо
ждали прилавки ювелиров Ц не сверкая стразами и бриллиантами Орландов
ых воспоминаний, Ц гладкие, простые, вообще без камней. В то же время она с
тала замечать новый обычай у горожан. Встарь нередко приходилось видеть
, как парень милуется с девушкой у боярышниковой изгороди. Нередко Орлан
до случалось походя, с хохотом, вытянуть такую парочку хлыстом. Теперь вс
е переменилось. Пары, нерасторжимо сплетенные, с трудом плелись по проез
жей части улицы. Правая женская рука была неизменно продета сквозь левую
мужскую, и крепко сцеплены пальцы. Только уж когда в них совсем утыкалась
лошадиная морда, они Ц громоздко, не расцепляясь Ц прядали в сторону. Ор
ландо оставалось догадываться, что произведено какое-то новое открытие
относительно человечества; людей как-то склеивали, чету за четой, но кто и
когда это изобрел Ц оставалось неясным. Казалось бы, Природа тут ни при ч
ем. Разглядывая голубей, и кроликов, и борзых, Орландо не замечала никаких
таких усовершенствований в методах Природы, по крайней мере со времен ко
ролевы Елизаветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80