Сверяла ли она те, прежние наблюдения с увиденным теперь воочию? Подтве
рдились ли ее догадки? Глаза, рот, нос, грудь, бедра, руки Ц все это она огля
дела; и губы у нее явственно подрагивали; но при виде его ног она расхохота
лась вслух. Он был Ц живой образчик юного вельможи. Да, но каков он изнутр
и? Она воткнула в него желтый ястребиный взор, словно намереваясь наскво
зь пробуравить душу. Он не дрогнул, только зарделся, как дамасская роза, чт
о ему очень шло и подобало. Сила, благородство, возвышенность мечтаний, бе
зрассудство, юность, поэзия, Ц она читала как по раскрытой книге. Вдруг о
на стащила с пальца кольцо (сустав заметно вздулся) и, надев ему на палец, п
ожаловала его в камергеры и казначеи; потом наложила на него цепи службы
и, повелев ему преклонить колено, привязала к стройнейшей части последне
го усыпанный драгоценностями орден Подвязки. Отныне Орландо ни в чем не
было отказа. При торжественных выездах он гарцевал рядом с королевской д
верцей. Его отправили в Шотландию с грустным посольством к несчастной ко
ролеве. Он собрался уж отплыть на польские поля сражений, но тут его отозв
али. Как могла она отдать на растерзание это нежное тело, как допустить, чт
об эта кудрявая голова скатилась в пыль? Она его держала при себе. В час по
беды, в час высшего торжества, когда гремели пушки Тауэра, и воздух так про
питался порохом, что впору нюхать его вместо табака, и толпы восторженно
ревели у нее под окнами, она привлекла его к себе, к подушкам, на которые ул
ожили ее фрейлины (она была слаба, стара), и вынудила уткнуть лицо в сей уди
вительный состав Ц она уже месяц не меняла платье, Ц от которого пахнул
о, подумал он, вспомнив впечатления детства, ну в точности как из старого м
атеринского шифоньера, где держали меха. Он поднялся, чуть совсем не задо
хшись в этих объятиях.
Ц Вот она! Вот она Ц моя победа! Ц шепнула Королева, и тут как раз взвила
сь ракета и облила багрянцем царственные щеки.
Да, старуха его любила. Королева, которая умела распознать мужчину, хотя, к
ак поговаривали, и не совсем обычным способом, замыслила для него велико
лепную, блистательную будущность. Ему дарили земли, отписывали замки. Он
будет утехой ее закатных дней Ц целебным бальзамом, могучей опорой на с
клоне сил. Она расточала эти посулы и странные, деспотические нежности (о
ни теперь были в Ричмонде), проглотив аршин, в негнущейся парче сидя у огня
, который, как его ни раздували, все ее не согревал.
А тем временем надвигались долгие зимние месяцы. Деревья в парке сковало
холодом. Река уже с ленцой катила воду. И вот однажды, когда выпал снег, и то
лпились тени в темных залах, и в парке трубили олени, она увидела в зеркаль
це, которое всегда держала при себе, боясь соглядатаев, сквозь двери, кото
рые всегда держала отворенными, боясь убийц, как юноша Ц нет! ужель Орлан
до? Ц целует девушку. О Господи! Да кто же эта наглая вертихвостка? Вцепив
шись в золотую рукоять кинжала, она бешено хватила по зеркальцу. Зазвене
ло стекло; сбежались люди; ее подняли и снова усадили в кресла; но она так и
не оправилась от этого удара и, покуда дни ее влачились к концу, часто сето
вала на предательство мужчин.
Возможно, Орландо и виноват; но, в конце концов, нам ли его судить? Век был ел
изаветинский; их нравы были не то что наши нравы; ну и поэты тоже, и климат, и
даже овощи. Все было иное. Сама погода, холод и жара летом и зимой были, надо
полагать, совсем, совсем иного градуса. Сияющий, влюбленный день отграни
чивался от ночи так же четко, как вода от суши. Закаты были гуще Ц красней;
рассветы Ц аврористее и белей. О наших сумерках, межвременье, о медленно
и скучно скудеющем свете не было тогда и помину. Дождь или хлестал ливмя, и
ли уж совсем не шел. Солнце сияло Ц или стояла тьма. Переводя все это в обл
асть метафизики, как водится у них, поэты прелестно пели о том, как вянут р
озы, опадают лепестки. Миг краток, они пели, миг минует, и долгой ночью все у
снут. Ухищрения теплиц и оранжерей ради сохранности летучих лепестков и
мигов Ц были не по их части. О вялых затеях и половинчатости нашего устал
ого и сомнительного века они понятия не имели. Во всем был напор. Цветок цв
етет, вянет. Солнце встает, заходит. Влюбленный любит, бросает свой предме
т. И то, что поэты рекомендовали в стихах, юноши исполняли на деле. Девушки
были Ц розы. Красота их была быстротечна, как красота цветка. Их следовал
о рвать до наступления темноты, ибо день краток и день Ц все. А потому, есл
и Орландо, следуя велению климата, поэтов, самого века, сорвал с подоконни
ка цветок, когда на землю выпал снег, а рядом бдела Королева, Ц неужто мы е
го осудим? Он был молод, неискушен Ц он уступал природе. Что же до девушки,
мы не лучше королевы Елизаветы знаем ее имя. Дорис, Хлорис, Делия, Диана? Он
всех по очереди их зарифмовал. Это могла быть знатная леди, могла быть и сл
ужанка. У Орландо был широкий вкус Ц он любил не одни садовые цветы: полев
ые цветочки, даже сорные травы равно пленяли его воображение.
Здесь, по обычаю биографов, мы грубо обнажим любопытную черточку Орландо
, объясняемую, видимо, тем фактом, что одна из его бабок носила фартук и под
ойник. Несколько крупиц кентской и сассекской грубой почвы подметались
к тонкому, изысканному току из Нормандии. Сам он считал, что смесь чернозе
ма с голубой кровью вовсе недурна. Так или иначе, он всегда тянулся к низко
му обществу, в особенности из грамотеев, которым ум так часто мешает выби
ться в люди, Ц будто подчинялся родственному зову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80