Нет чтобы стать простым, откровенны
м, нехитрым делом, за которое не придется краснеть, Ц обычнейшие наши пос
тупки обставляются трепетом и мерцанием крыл, взметом и дрожанием огней
. Так, когда Орландо обмакнул перо в чернильницу, он увидел насмешливое ли
цо утраченной княжны и тотчас задался миллионом вопросов, и каждый был к
ак омоченная желчью стрела. Где она и почему его бросила? Посол ей правда д
ядя или?… Может быть, они сговорились? Или ее принудили? Или она замужем? Ил
и умерла? И все они до того отравляли его, что, давая выход своей муке, он в с
ердцах вонзил перо в чернильницу, разбрызгав чернила на стол, каковой же
ст, как это ни объясняй (а возможно, тут и нет объяснения: память необъясни
ма), тотчас подменил лицо княжны другим, совершенно иного свойства. Но чье
же это лицо? Ц спрашивал себя Орландо. И ему пришлось ждать, может быть, це
лых полминуты, глядя на новый, легший поверх прежнего портрет, как следую
щая картинка волшебного фонаря сквозит уже под прежней, Ц пока он смог с
ебе ответить. «Это лицо того обшарпанного толстяка, который сидел в комн
ате Туитчетт, тому много-много лет, когда старая королева Бесс приезжала
сюда обедать; и я его видел, Ц продолжал Орландо, цепляясь за свой пестры
й лоскут, Ц он сидел за столом, когда я спускался, я шел мимо и заглянул в д
верь, и у него еще были такие немыслимые глаза, я больше таких не видывал, д
а, но кто же он, кто, черт его побери?» Ц спросил Орландо, ибо тут Память вдо
бавок ко лбу и глазам подсунула ему сперва дешевое засаленное жабо, пото
м темный камзол и, наконец, пару грубых башмаков, какие носят жители Чипса
йда. «Не дворянин, нет, не из наших», Ц сказал Орландо (чего он, конечно, ник
огда не сказал бы вслух, ибо был учтивейший молодой человек, и что, однако,
доказывает, как благородное происхождение определяет строй мыслей и ка
к, между прочим нелегко, стать дворянину писателем). «Поэт, не иначе». По вс
ем законам Память, вдоволь над ним поизмывавшись, могла бы сейчас взять и
стереть всю картину или притянуть сюда что-нибудь вовсе уж идиотское Ц
собаку, например, гоняющуюся за кошкой, или старуху, сморкающуюся в красн
ый фуляр, Ц и, поняв, что ему не угнаться за всеми ее скачками, Орландо побе
жал бы пером по бумаге. (Мы ведь можем, можем, надо только решиться, вышвырн
уть нахалку Память за дверь со всеми ее прихвостнями.) Но Орландо медлил. П
амять все держала перед ним образ обшарпанного толстяка с сияющими глаз
ами. Он все смотрел, все медлил. Он запнулся. А запинаться нельзя, тут-то нам
и погибель. Тут-то вползает в нашу крепость мятежный дух и поднимает войс
ка на восстание. Орландо уже разок так запнулся, и этим тотчас воспользов
алась Любовь, вломившись к нему со всей своей чудовищной ордой, с гобоями,
цимбалами и сорванными с плеч головами в кровавых патлах. Как он терзалс
я тогда! И вот он снова запнулся, и в пробитую брешь скакнула Суетность, эт
а карга, и эта ведьма Поэзия, и Жажда Славы Ц старая потаскуха; взялись за
руки и устроили из его сердца танцульку. Стоя навытяжку в тиши своего каб
инета, он поклялся, что станет первым поэтом в своем роду и покроет свое им
я немеркнущим блеском. Он говорил (перечисляя имена и подвиги предков), чт
о вот сэр Борис разбил в бою поганых, сэр Гэвин Ц поляка, сэр Майлз Ц турк
а, сэр Эндрю Ц франка, сэр Ричард Ц австрияка, сэр Джордан Ц галла, и сэр Г
ерберт Ц испанца. Да, они умели биться и побеждать, бражничать и любить, о
хотиться и транжирить, пировать и волочиться Ц а что осталось? Что? Череп
, палец. Тогда как, сказал он, обращаясь к распахнутому на столе сэру Томас
у Брауну… и тут он снова запнулся. От всех стен комнаты, от ночного ветра, о
т лунного света чародейно отдалась божественная мелодия из таких слов, к
оторые, чтобы они совсем не затмили нашу бедную страницу, мы и оставим леж
ать там, где они лежат, погребенными, но не мертвыми, скорее набальзамиров
анными, так свежи их краски, так глубоко их дыхание, Ц и Орландо, сравнив э
тот подвиг с подвигами своих предков, воскликнул, что те со всеми своими д
елами Ц прах и тлен, этот же человек и слава его Ц бессмертны.
Скоро, однако, он понял, что битвы, которые вели сэр Майлз и прочие против в
ооруженных рыцарей, дабы завоевать королевство, и вполовину не были так
свирепы, как те, что вел ныне он против родного языка, дабы завоевать бессм
ертие. Всякого, кто хотя бы шапочно знаком с пытками сочинительства, можн
о избавить от подробностей: как он писал и испытывал удовлетворение, чит
ал и испытывал омерзение; правил и рвал, вымарывал, вписывал; приходил в во
сторг, приходил в отчаяние; с вечера почивал на лаврах и утром вскакивал к
ак ужаленный; ухватывал мысль и ее терял; уже видел перед собою всю книгу,
и вдруг она пропадала; разыгрывал за едою роли своих персонажей, их выкри
кивал на ходу; вдруг плакал, вдруг хохотал; метался от одного стиля к друго
му: то избирал героический, пышный, то бедноватый, простой, то долины Темпа
, то поля Кента и Корнуолла Ц и никак не мог решить, божественнейший ли он
гений или самый жуткий дурак на всем белом свете.
Ради ответа на этот последний вопрос он, после месяцев упорных трудов, по
чел нужным нарушить многолетнее уединение и сообщиться с внешним миром.
У него был в Лондоне приятель, некто Джайлз Ишем Норфолкский, который, хот
ь и знатного рода юноша, водил знакомство с писателями и, без сомнения, мог
свести Орландо с кем-нибудь из этого благословенного, да что там Ц свято
го братства. Ибо для Орландо, в нынешнем его состоянии, человек, который на
писал книжку и увидел ее в печати, был осиян блеском, затмевавшим блеск вс
якой знатности и положения в обществе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80