Снова раскланявшись, он признался, что умозаключения ее верны: он пожало
ван в рыцарство; он доктор литературы; автор двух десятков томов, Ц проще
сказать, влиятельнейший критик викторианской эпохи.
Странный вихрь чувств охватил ее при виде человека, некогда так досаждав
шего ей. Неужто это тот самый противный тип, который прожигал ей ковер сиг
арами, жарил сыр в итальянском камине и рассказывал такие веселые побасе
нки про Марло и прочих, что девять ночей из десяти они не ложились спать до
рассвета? Сейчас он изящно облачен в серую визитку; пунцовая роза в петли
це; серые замшевые перчатки в тон. Но покуда она продолжала дивиться, он от
весил ей новый глубокий поклон и спросил, не окажет ли она ему честь вмест
е с ним отобедать? С поклонами, пожалуй, он самую малость пересолил, но чес
тное стремление разыгрывать истинного аристократа было похвально. Все
еще дивясь, она вошла следом за ним в роскошный ресторан: красный бархат, б
елые скатерти, серебряные приборы, Ц как непохоже было все это на былые к
абаки и кофейни с земляным полом, деревянными скамьями, кружками пунша и
шоколада, плакатами и плевательницами. Он аккуратно положил перчатки ря
дом с собою на стол. Неужто Ц он? Ногти чистые Ц а были ведь в дюйм длиною.
Подбородок выбрит Ц а был ведь вечно в щетине. Золотые запонки Ц а вечно
ведь полоскал в супе обтрепанные обшлага. И только когда он заказывал ви
но, с увлеченностью, отдававшей прежним его благоволением к мальвазии, о
на удостоверилась, что перед нею тот же самый человек.
Ц Ах, Ц сказал он с легким и довольно, впрочем, уютным вздохом. Ц Ах, суда
рыня, минул великий век литературы. Марло, Шекспир, Бен Джонсон Ц то-то бы
ли гиганты. Драйден, Поп, Аддисон Ц то-то были герои. Все, все перемерли. И н
а кого же нас оставили? Теннисон, Браунинг, Кар-лейль!
Альфред, лорд Теннисон (1809 Ц
1892) Ц крупнейший лирик викторианской эпохи; Роберт Браунинг (1812 Ц 1889) Ц при
знанный поэт, для своего времени новатор; Томас Карлейль (1795 Ц 1881) Ц истори
к, философ, переводчик Гёте.
Ц В тоне было безмерное презрение. Ц Что греха таить, Ц сказал он,
наливая себе стакан вина, Ц наши молодые сочинители все на жалованье у к
нигопродавцев. Готовы состряпать любой вздор, лишь бы оплатить счета сво
их портных. Это век, Ц говорил он, налегая на закуски, Ц жеманных претенз
ий и диких опытов, ничего такого елизаветинцы бы и секунды не потерпели.

Ц Нет, сударыня, Ц продолжал он, одобряя turbot au gratin
Палтус в сухарях (фр.).

, предоставленный официантом на его рассмотрение, Ц великие дни п
оэзии миновали.
Мы живем во времена упадка. Будем же дорожить прошлым и честью воздадим т
ем авторам Ц немного их уже осталось, Ц которые берут античность за обр
азец и пишут не ради презренной пользы, но ради… Ц Тут Орландо чуть не кри
кнула: «Глор!» Она могла побиться об заклад, что те же точно речи слышала о
т него триста лет назад. Имена, конечно, были другие Ц смысл не изменился.
Но странно: что-то все-таки изменилось. Не сам Ник Грин. Он ничуть не измени
лся при всех своих регалиях. Что-то изменилось. И покуда он распространял
ся о том, как следует принимать за образец Аддисона (прежде, помнится, это
был Цицерон) и как, валяясь в постели поутру (приятно думать, что таковую в
озможность ему дает аккуратно ею выплачиваемый пенсион), повертев на язы
ке лучшие творения лучших авторов Ц с часок, не меньше, Ц прежде чем взя
ться за перо, дабы предварительно отрешиться от современной пошлости и о
чистить бедную нашу родную речь (в Америке побывал, не иначе) от плачевног
о засорения… Пока он продолжал в том же точно духе, как разливался Грин тр
иста лет назад, она себя спрашивала, что же все-таки изменилось? Он расплы
лся, но ему уже под семьдесят; стал глаже: литература, видно, кормит неплох
о; но улетучилась прежняя неуемная живость. Речь его, пусть блестящая, лиш
илась былой безоглядности и свободы. Разумеется, «мой дорогой друг Поп»,
«мой прославленный друг Аддисон» поминались на каждом шагу, но была в не
м удручающая добропорядочность, и он почему-то предпочитал доводить до
ее сведения высказывания ее собственной близкой родни, чем тешить ее, ка
к бывало, дикими сплетнями о жизни поэтов.
Орландо испытывала непостижимое разочарование. Все эти годы она думала
о литературе (ее уединенность, положение и пол могут ей служить извинени
ем) как о чем-то буйном, как ветер, горячем, как пламя, и мгновенном, как молн
ия; о чем-то мерцающем, безотчетном, внезапном; а оказалось, литература Ц
это пожилой господин в серой визитке, рассуждающий о герцогинях. Она так
резко расстроилась, что на груди у нее отскочила какая-то пуговка, не то к
рючок, платье расстегнулось, и на стол вывалилась поэма «Дуб».
Ц Манускрипт! Ц воскликнул сэр Николас, надевая свое золотое пенсне.
Ц Любопытно, любопытно, чрезвычайно любопытно! Разрешите-ка глянуть. Ц
И вот снова, лет через триста, Николас Грин взял поэму Орландо и, положив м
ежду кофейными чашками и ликерными рюмками, принялся изучать. Приговор,
однако, сейчас был вовсе не тот, что некогда. Это ему напоминает, говорил о
н, переворачивая страницы, Аддисонова «Катона». Куда там «Временам года»
Томсона «Ка
тон» Ц трагедия Аддисона, написанная в 1713 г. и долго не сходившая со сцены.
Джеймс Томсон (1700 Ц 1748) Ц друг Попа. «Времена года» Ц его поэма в белых стих
ах (1726 Ц 1730), очень популярная в XVIII веке. На ее слова написана одноименная орат
ория Гайдна (1801).
… Ни следа, должен он благодарно признать, этого новомодного духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80