Но, однако, его продолжали грызть сомнения относительно собственных
умозаключений, поскольку Илья Кочевиков никогда не являл собой пример
отца, и Петр ощущал в душе знакомое негодование от того, что смешивал свои
старые представления об Ууламетсе и новые размышления о том, что могло
произойти с его дочерью...
И как давно это было? И кто, в конце концов, была ее мать?
- Я знала, - продолжала, тем временем, Ивешка, по-прежнему склонив
голову на плечо отца, - что если кто-нибудь и мог помочь мне, то это мог
быть только ты. Я так хотела рассказать тебе о своем раскаянии. Я все
время не переставала думать... о том... что самое последнее, что я сделала
в этом мире, это была ссора с тобой. Все эти годы я могла лишь наблюдать
за тобой, где бы ты ни был: в лесу, или на огороде, я всегда была здесь,
рядом! Но я не могла даже сказать тебе о своих переживаниях...
Она опять заплакала.
- Тише, тише, - проговорил Ууламетс. Он гладил ее волосы и убаюкивал
ее.
Такой нескончаемый поток нежности вызвал явное замешательство у
Петра, и тот не нашел ничего лучше, как заняться изучением хитросплетений
деревянных волокон на поверхности стола и созерцанием световых бликов,
отражавшихся от поверхности стального клинка. Сейчас ему больше всего на
свете хотелось покинуть этот дом, и он желал этого так же страстно, как,
видимо, делал и Саша, но, к сожалению, другого убежища, кроме этого, у них
не было. Ему хотелось встать прямо сейчас и с грохотом и шумом налить себе
водки и задать наконец этой девушке свои самые неприятные вопросы, в том
случае, конечно, если она не была безумной и разговор с ней мог завести
неизвестно куда. Она могла и обидеться, а он не хотел этого, хотя, на
самом деле, был очень далек от того, чтобы хотеть что либо от мертвой
девушки, чьи кости, очень возможно, он мог трогать сегодня утром на дне
реки. Это совершенно не входило в его жизненные планы.
Поэтому он по-прежнему продолжал сидеть рядом с Сашей, который сейчас
больше всего напоминал ему тихую мышь, в то время как Ууламетс наконец
предложил своей дочери отдохнуть.
- Я больше чем уверен, что эти молодые господа вряд ли сами
догадаются уступить свое место около очага, - сказал старик. - Ты будешь
спать в своей собственной постели сегодня...
Петр слегка, но с некоторым достоинством наклонил голову, а Саша же
попытался встать и поклониться, насколько позволяла это сделать лавка,
когда Ивешка взглянула на них, испуганно опустив глаза, и проговорила
слова благодарности своим необыкновенно мягким голосом, с которым могла
рассчитывать на значительно большее, чем просто место около огня.
Ууламетс подошел к своей кровати и начал вытаскивать из-под нее еще
одну, меньшего размера. Саша соскочил с лавки и начал помогать ему. Петр
же просто продолжал сидеть за столом, глядя на Ивешку, которая наблюдала
за ними. Она стояла перед очагом, озаренная отблесками огня, который
позолотил ее белое платье, а распущенные, теперь уже сухие волосы
опускались вниз, образуя в воздухе волну золотистого света.
Он напомнил самому себе про Киев, куда так неумолимо стремился, и о
том неоспоримом факте, что Ууламетс вряд ли потерпит пребывание мужчины в
доме рядом с его дочерью, особенно если учесть ту оценку, которую ему
сделал старик. Несомненно, что выселение от очага было намеком на то, что
старик не будет больше возражать, если они покинут его дом.
А это означало, что завтра они смогут отправиться в путь вдоль реки,
без всяких слов благодарности, прихватив с собой хотя бы половину той
провизии, на которую рассчитывали, и... полная победа будет одержана!.. а
старый скряга может оставаться в этом мертвом лесу, держа дочь на замке...
Не имеет большого значения, что условия жизни в этом лесу частично
лежат и на ее совести. Теперь она больше не призрак.
Так ли? Разумный человек должен все-таки обдумать все до конца,
прежде чем ложиться спать в темном углу под столом.
- Ты думаешь, она теперь в безопасности? - прошептал он как можно
тише, обращаясь к Саше, когда укладывался рядом с ним. Ему казалось, что
если у Саши есть задатки колдуна, то он, несомненно, должен чувствовать
подобные вещи.
- Что ты имеешь в виду? - прошептал мальчик в ответ. Это было уж
чересчур, подумал Петр, для человека с колдовской восприимчивостью.
- Ничего, - сказал он, и натянул на голову одеяло, стараясь заснуть,
но, тем не менее, продолжая думать об Ивешке.
Но вдруг, только он успел закрыть глаза, как вместо сна, его сознание
самым вероломным образом перенесло его назад и бросило в яму рядом с
холмом. А когда он попытался избавиться от этих ощущений, то оказался в
пещере, обвиваемый мягкими, упругими кольцами тела водяного. Ни одно из
воспоминаний не обещало ни приятных снов, ни спокойного отдыха.
Но он продолжал упорно напрягать свою память, вспоминая Ивешку,
озаренную отблесками огня, что помогало ему отогнать мрачные виденья в
самые отдаленные уголки своей памяти.
Наконец его воображение, блуждая будто коварный зверь, привело его на
берег реки, где Ивешка тронула его своими холодными пальцами... а затем
устроило ему неожиданный и малоприятный сюрприз, швырнув все его ощущения
на грязное дно пещеры, где он оказался вновь в окружении остатков
скелетов.
И он подумал, пытаясь вновь разбить свое неуправляемое воображение,
что Ивешка, даже будучи призраком, вряд ли причинила бы ему сколь-нибудь
серьезный вред:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165