Итак, он обладал своим собственным волшебством, которое представляло
нечто, возможно еще незнакомое Черневогу, и нечто такое, чего, он
сомневался, может избежать даже сама Ивешка, если только он сможет
сохранить свой разум в этом месте: он должен либо сохранить его, либо
потерять...
...потерять то, в чем до самого последнего момента ошибался, подменяя
это золотом и сказочными местами: одной частью этого был тот самый
мальчик, оставшийся там, а другой - давным-давно умершая дочь Ууламетса.
Он мог их потерять, подумал он, но он не мог оставить их Черневогу.
Во всяком случае, до тех пор, пока он мог что-то делать. Несмотря на
плохую подготовку к такому походу, у него был меч, Бог свидетель, что не
было никакого недостатка в питьевой воде, и, к тому же, он научился, как
устроить себе теплый ночлег в лесу и отыскать там же хоть какую-то пищу,
чтобы быть в состоянии продолжать свой путь.
Черневог должен был обеспокоить колдунов. Может быть, водяной сообщил
ему, что их слабое место и заключалось именно в присутствии среди них
самого обычного человека. А поскольку оба, и Саша и Ууламетс, клялись, что
он вообще не податлив к колдовству, то, согласно сашиным соображениям,
удар должен быть нанесен прямо туда, где было самое слабое место...
А именно, Петр Ильич Кочевиков.
Вот так должны были бы развиваться события по представлениям Петра,
которым в немалой степени помогали его воспоминания о мальчике, во всяком
случае его обещания, что Саша никогда не хотел держать зла на него, и что
именно Саша в этот самый момент, напрягая свою волю, желает изо всех сил
вернуть его обратно...
Желает ли?
Петр подумал об этом и тут же захотел почувствовать это, словно в
ощущениях и был заключен весь смысл его переживаний: он, на самом деле,
хотел почувствовать на себе сашину волю, даже если бы это и могло как-то
повредить ему. Это было бы гораздо лучше, чем досаждать самому себе
мыслями о том, что Саша все еще зол на него.
Разумеется нет, убеждал он сам себя. Саша не должен быть зол на него,
во всяком случае не до такой степени. И тогда он, охваченный этой
беспокойной мыслью, постарался прочувствовать каждый отклик в своем
сердце, пытаясь отыскать среди них то единственное волнение, которое могло
быть навязано ему колдовской волей. Но он не отыскал внутри себя никаких
противоречий, которые так или иначе касались бы его собственного спасения,
которое должно было быть сашиной наипервейшей заботой.
Может быть, колдовство Ивешки брало над ним верх, и поэтому Саша
просто-напросто не мог пробиться через него. Но кроме этого, были и многие
другие ответы, один из которых особенно беспокоил его так, что едва ли не
вынуждал повернуть назад и броситься на поиски мальчика.
Нет, сказал он себе, нет, нет и нет, хотя бы по тем причинам, которые
занесли его в эту даль. Он уже успел узнать многое насчет колдунов, и даже
насчет Саши, что человек, который пытается глубоко вникнуть в причину
своих поступков, может лишь лишиться разума и обрести дополнительный
страх.
Итак, тот, кого однажды посетили сомненья, должен выбрать единственно
благоразумный для себя путь и оставить развилку, попавшуюся ему, как можно
скорее позади, отбросив все второстепенные мысли, кроме той, которая
послана колдовским желанием и является истинной.
Только продолжай идти, говорил он себе всякий раз, когда сомнения
посещали его. Если мальчик попал в беду, ты уже не сможешь ничем ему
помочь, даже если и повернешь назад.
Сколько Саша ни вглядывался в окружающий их лес и берег, сколько
зарослей они не обшарили вместе со стариком, нигде не было видно никаких
признаков людей.
Ууламетс настоял, чтобы они не разделялись в поисках, и это было его
главным правилом, с которым Саше пришлось согласиться, учитывая постоянное
присутствие призраков, вконец измучивших их, и неизвестно где
притаившегося водяного. Не обращая внимания на прикосновения, назойливый
шепот и леденящие брызги, он пробирался вдоль берега ручья, то и дело
бросая озабоченный взгляд на воду.
Но он не хотел верить, не упуская из виду тем не менее и этот шанс,
что Петр мог оказаться в этой темной медленно текущей воде. Он не хотел
думать об этом. Он был непреклонен. Он отказывался думать о таком.
Но и это его желание работало не больше, чем все остальные. Он
старался сохранять спокойствие и быть все время настороже, пробираясь за
стариком под раскидистыми ветками, обходя торчащие корни, разглядывая
каждый след, все, что ни попадалось, будь то хоть клочок нитки на кусте
терна. Он пытался поддерживать ясность мысли, когда холодные капли
неожиданно падали на него, пытался определить, целиком ли его разум
принадлежал ему самому, или он был жертвой чьей-то воли и чьих-то желаний,
которые должны были заставить его терять нить рассуждений и делать ошибки.
И он пытался непременно узнать, кто бы это мог быть.
Неожиданно он споткнулся о корень и зацепился своей заплечной кладью
за ветку, которая согнулась, но и распрямившись продолжала удерживать его,
и он, тяжело дыша, ухватился рукой, чтобы не упасть, за вторую низко
висящую ветку и, вытаращив глаза, уставился на Ууламетса, с одной
единственной мыслью: "Это ты?"

29
Не останавливаясь на поиски пищи, не отдыхая с самой середины дня,
только сделав случайный глоток воды из ручья, чтобы смочить пересохшее от
тяжелого дыханья горло, он шел вперед и вперед, чувствуя, как слабее и
слабее становится ощущение присутствия Ивешки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165