- Ну пожалуйста, господин. Сейчас уже поздно. Может быть, я принесу
вам что-нибудь еще? Мне будет очень приятно услужить вам.
Но он очень испугался, потому что почувствовал, как гнев Ууламетса
начинает расти и уже добирается до него.
- Да, господин?
- Принеси еще чашки, - сказал Ууламетс. Он сказал именно "чашки".
Саша подбежал к полке и вернулся с чашками в руках: одну для старика, а
вторую, как, казалось, предполагал Ууламетс, для Петра.
Когда Петр наполнял свою чашку из кувшина, было заметно, что он все
еще дрожит: то ли от потери сил, то ли от того, что в его руке неизвестно
отчего разлетелась вдребезги чашка. Затем он наклонился и наполнил чашку
для Ууламетса, а потом налил немного и в сашину.
Саша уселся на свое место с чашкой в руках и, сделав глоток, даже не
сразу почувствовал, как огонь растекается по его горлу.
Где-то в стороне прогремел гром, по ставням застучали первые капли
дождя.
- Моя дочь, - вновь заговорил Ууламетс. - Тебе удалось увидеть ее...
хоть раз, пока я был за холмом?
Петр покачал головой.
- Нет. - Он взглянул вверх, будто силясь припомнить что-то. - Но вот
на реке, еще до этого... около ивы. Но это был всего лишь какой-то миг...
Ууламетс оперся локтем о колено и провел ладонью по волосам.
- Но я не уверен, - сказал Петр, - что я следовал за ней...
За стеной дома прозвучали шаги, будто кто-то шел по мокрым доскам.
Звук был немного громче, чем шум дождя.
Сидящие в комнате застыли, едва дыша. Шаги были неуверенными, но
вполне различимыми, когда явно приблизились к двери. Затем раздался стук.

Стук в дверь повторился, и Петр поднялся за мечом, который лежал
недалеко от очага. У него была слабая надежда, что если это не проделки
водяного, то больше ничего сверхъестественного быть не должно, потому что
первая его мысль, связанная с ночным визитом, была именно об этом
существе, обитающем в мрачной пещере. Но Ууламетс уже торопливо пытался
встать, а Саша тут же бросился помогать ему: старик отстранил его и
направился прямо к двери, путаясь в волочившемся за ним одеяле.
Петр успел поймать его за руку.
- Это может быть вовсе и не твоя дочь, - сказал он, стараясь
рассуждать вполне здраво.
Но Ууламетс лишь прорычал в ответ:
- Мало ты знаешь, - и подрагивающей походкой прошел мимо.
- Дурак, - пробормотал Петр и вместо старика схватил трясущегося Сашу
и отвел его в сторону, как только Ууламетс откинул щеколду и резкий порыв
ветра распахнул дверь.
В ярких вспышках молний на пороге появилась девушка, она была вся
мокрая: с ее светлых волос и с платья потоками стекала вода.
- Папа? - сказала она едва слышно, и обхватила старика руками.
Это был тот самый образ, без всяких сомнений, принадлежавший
призраку, но теперь его белизна была лишь следствием холода, а не дыхания
смерти, и спадающие на пол потоки воды - всего лишь следствием дождя...
И вот эта девушка, которая являлась ему в сновидениях и которая была
недоступна чьему бы то ни было взору, теперь предстала перед ними и ее
могли увидеть все.
Он скорее всего должен был бы потерять рассудок или... порадоваться
за старика, или хотя бы испугаться, что она вот-вот может превратиться в
груду старых костей, смешанных с сорной травой... один Бог знает с какими
намерениями...
Но из всех ощущений, посетивших его в тот миг, когда она оторвала
голову от плеча отца и изумленно огляделась кругом, он ожидал, скорее
предвидел, то что она будет рада увидеть его.
Однако она не показала этого. И он и Саша были для нее не более чем
предметы, находившиеся в комнате: стол или стул, а ее интерес, если он и
был, ограничивался лишь обычным любопытством к незнакомцам, появившимся в
ее доме.
Очень странное ощущение, когда тобой пренебрегает призрак.
Он наблюдал, как Ууламетс подвел ее к огню и предложил ей сесть на
разбросанные там одеяла. Он уже давно поднял упавший меч, и, казалось
забыл о нем, и во всем доме только Саша догадался закрыть дверь и
набросить щеколду, чтобы преградить доступ ветру. И Саша же догадался с
изумившим всех самообладанием предложить дочери старика чаю.
Она согласно кивнула. Петр в конце концов отошел к дальнему концу
стола и уселся на лавку, все еще сжимая в руках меч и наблюдая за тем, как
любящий отец завернул промокшую и продрогшую дочь в одеяло, растирая ее
руки, вытирая ее длинные, свисавшие почти до бедер волосы, бормоча себе
под нос как она замерзла и как он уже потерял всякую надежду этим утром
увидеть ее, и как несказанно рад он был теперь. Неожиданно оказалось, что
этот старик, помилуй Бог, имеет сердце, или же он абсолютно выжил из ума.
Тем временем, девушка, красивее которой Петр еще никогда не видел,
выжимала воду или, по крайней мере, пыталась так или иначе обсохнуть,
завернувшись в груду одеял, и постоянно пожимала отцовские руки, ни на
минуту не выпуская их из своих, повторяя, как она рада снова вернуться
домой, и как (здесь она первый раз взглянула на Петра) трудно ей было
избежать своей судьбы, свойственной каждой русалке, и как она хотела
только одного: быть все время как можно ближе к своему отцу. Постепенно
она нашла другую тему для разговора с ним.
- Мне так жаль, - сказала она, и слезы потекли по ее бледным щекам,
которые неожиданно покрылись лихорадочным румянцем. - Мне так жаль, что
все кругом вымерло. Я не хотела, чтобы так случилось, но, в то же время, я
не хотела исчезнуть, превратившись в прах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165