- Поешь, - настаивал Саша, когда они остановились отдохнуть около
поваленного дерева, где было небольшое пространство, освещенное солнцем, и
где они набрали немного воды из маленького ручья, чтобы помыть принесенное
с собой зерно. Мальчик отдал Петру большую часть всего, что собрал еще на
лугу, и, после некоторых раздумий, оценив, насколько холодным был ветер,
добавил: - Вот, одень мой кафтан...
Его, видимо, все больше и больше охватывала тревога за Петра, у
которого стали еще сильнее дрожать руки, кожа посинела, а равнодушие к
окружающему проявлялось все заметнее и заметнее. Тетка Иленка наверняка бы
сказала в этом случае, что больному человеку для леченья нужна хорошая еда
да теплая постель, а Саша ничем не мог ему помочь, ведь у него не было
никакой силы произвести ни того, ни другого, да и не предвиделось. Он с
внутренней тоской думал о том, что если вспомнить, как тетка Иленка по
привычке обвиняла Сашу во всем, что происходило в "Петушке", то Петр
действительно имел повод для подобных обвинений: если бы он не загадывал
то несчастье, которое кончилось тем, что Михаил попал в лужу, возможно, и
Петр покинул бы "Петушок" более отдохнувшим, теплее одетым и с хорошим
запасом еды. Но Петр настойчиво отказывался принимать в расчет все сашины
промахи, и даже с силой потрепал его по щеке за предложенный кафтан.
Все это оставляло в душе мальчика странное ощущение, тем более, что
Петр, как казалось, и сам отчетливо понимал, насколько опасен для него
холод, но никогда не попросил бы у него кафтан, и потому Саша должен был
еще острее ощущать свою ответственность за все теперешние обстоятельства,
в которых пребывал Петр Ильич, если под этим подразумевать хотя бы забытые
попоны, которые могли бы сейчас заменить им одеяла. Но он никогда не
обвинял и не ругал Сашу за это. Все слова, что Петр сказал по этому
поводу, заключали лишь одну или две насмешки, похожие на то, как он
подшучивал над собственным везеньем. Это были почти дурацкие шутки,
которые скорее беспокоили, чем обижали. И они беспокоили его именно из-за
состояния Петра.
Разумеется, Саша думал, что если он, может быть, виноват в том, что
Петр упустил свою удачу, он должен отвечать и за все то, что природа
скрыла от ушей и глаз Петра Ильича, хотя возможно, что и полевик может
слышать Петра Ильича не намного лучше, чем слышит его сам Петр Ильич, и не
больше, чем Петр Ильич чувствует холод, поселившийся в этом лесу, и не
больше Петра Ильича понимает те шушуканья, которые часто можно услышать на
кухне "Петушка", и из которых следует, что дорога на восток - гиблое место
для путников.
- Я слышал, - заговорил Саша, когда они отдыхали у подветренной
стороны поваленного дерева, - я слышал, что на этой дороге часто
попадаются хутора. А еще я слышал, что здесь были и путешественники, и
города и многое другое, но потом в этих местах появились разбойники, и
царь велел построить новую дорогу, которая шла прямо на юг, потому что
ничего не мог поделать с ними...
- Чего только ты не наслушался, - сказал Петр хрипловатым голосом,
затем опустил руки в холодную воду и чуть обмыл свое лицо, прежде чем
гримасничая и покусывая губы все-таки натянул на себя кафтан. - Позволь, я
лучше расскажу тебе про Киев, малый. Там есть дворцы высотой с гору, а
крыши их отделаны золотом. Ты когда-нибудь слышал про такое? А ближайшая к
городу река течет к Южному теплому морю, где водятся диковинные чудовища.
- Что это за чудовища?
- Они похожи на драконов, - сказал Петр. - На драконов, чьи зубы
остры, как копья, и расположены по обе стороны рта. Когда они плачут, то
из глаз катятся жемчужины.
- Жемчужины!
- Так рассказывают.
- А ты не веришь даже в банника! Как же может дракон плакать, чтобы
вместо слез из глаз выпадал жемчуг?
Саша не должен был бы задавать этого вопроса. Петр некоторое время
раздумывал над этим, и постепенно его веселое настроение пропало. Он
выглядел измученным и бледным.
- Действительно, - сказал он, переводя дух после попыток одеть
кафтан. - Насчет драконов и у меня есть сомненья, это так. Но в Киеве
живет Великий Князь, и все, что я знаю об этом, истинная правда. Правитель
Киева богат, богаты и его бояре, а богатый народ сорит золотом направо и
налево, расставаясь с ним так же легко, как птицы с перьями. Вот что я
слышал. И все золото, какое есть, рано или поздно, попадает в Киев.
Поэтому наверняка там должно быть припасено немного для тебя и меня.
Глаза у Петра даже заблестели, когда он говорил о золоте. И он еще
сказал "тебя и меня", чего Саше ни разу в жизни не приходилось слышать,
сколько бы он ни напрягал память. Услышать вот это "тебя и меня" было
гораздо более удивительным и гораздо более желанным по сашиному счету, чем
слушать о драконах, плачущих жемчужинами. Петр сомневался в существовании
полевика, а Саша, в свою очередь, сомневался в существовании Киева и
отделанных золотом дворцов, но это "тебя и меня" было для него самым
дорогим и реальным, оно было здесь и сейчас.
Пока они отдыхали, Саша знал, что Петру было немного лучше, но
постоянно наблюдая за ним, он видел, что настроение его падает...
- Да, - сказал он, чтобы доставить ему хоть какую-то радость. - Да,
мне хотелось бы увидеть все это, и, разумеется, я верю, что Киев есть на
самом деле.
Однако больше всего он верил в то, что они были пропащими людьми:
ведь если они вернуться назад в Воджвод, то слуги закона повесят Петра, а,
может быть, их обоих, но если они будут продолжать свой путь через лес и
не найдут здесь никакой пищи, то надежда на жизнь и с этой стороны
исчезнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165