Он проглотил свое полезное, но горькое лекарство,
и сказал спокойно и как можно почтительнее: - А могли бы вы починить
порванный парус два-три дня назад?
- Ты! - произнес Ууламетс, выставляя вперед подбородок. - Ты
проклятый, надменный и невежественный негодяй, ты, представляющий себя не
иначе как пупом земли, ты, тупоумный всезнайка, путающийся под ногами, ты,
открытая настежь дверь для любой зловредной помехи, сиди в дыму, пока не
начнешь чихать, чертов дурак: иди, помогай нашему врагу, почему ты не
идешь? В этом все наше спасенье!
Петр чувствовал, как у него горит лицо: ведь все сказанное было сущей
правдой, подумал он, и старик был прав в этом. Старик мог бы и не
выговаривать ему этого перед Сашей и Ивешкой, хотя если бы он не выразил
своего недовольства, то подвергал бы их опасности.
Но все это не могло остановить тот вопрос, который он собирался
задать.
- Но я по-прежнему хочу знать, - сказал Петр, - неужели это самое
лучшее, что нам остается делать? Если расстояние так важно в нашей
ситуации, то не будет ли для нас более подходящим вернуться на лодку...
- Почему бы тебе не поучить собственную бабушку, как пить сырые яйца?
- Я хотел лишь сказать, что, возможно, я здесь единственный, кто
может иметь правильное представление о его образе мыслей, и единственный,
кто сомневается в этом мероприятии: я спрашиваю вас, можете ли вы
превзойти этого человека? Разве лучший выход для нас поступать именно
таким образом?
Ууламетс внимательно смотрел на него, опершись на свой посох, не
слишком угрюмо, но чуть сдвинув брови.
- Собирайтесь, - сказал он, и его челюсти захлопнулись, напомнив
чем-то черепаху. - Ты думаешь, что я очень грубый, так ведь? И моя дочь
считает так же. Но ведь я сейчас просто говорю с вами и объясняю вам
словами, словами, что именно я хочу заставить вас делать. А это весьма
вежливо с моей стороны, понятно? И это говорит о большом терпенье. Теперь
ты понял?
Петр уже вздохнул, чтобы сказать очередную грубость, но, помня
наставления, решил, что гордость может постоять и на втором месте, и
поэтому сказал, с легким поклоном:
- Понял, - и пошел к одеялам, чтобы начать сборы. Ивешка тут же
оказалась на его пути. Он остановился, взглянул на нее и сказал: - Мы
собираемся уходить...
Но Ууламетс тотчас же закричал в их сторону:
- Держись подальше от моей дочери!
Поэтому он отошел от нее, запомнив это разбитое горем испуганное
лицо, переживая и за себя, и за Сашу, не имея никакого представления о
происходящем и не в силах обрести здравый смысл в таком месте, где простая
куча старых листьев может попытаться сбежать вместе с твоими вещами, а
девушка, которую ты уже едва ли не полюбил, стояла, непрерывно то теряя,
то вновь обретая свои черты, и терпела настоящее бедствие от своего отца,
единственным доказательством добродетели которого были его собственные
спокойно сказанные слова о том, что он не убивал ее мать.
Саша подошел, чтобы помочь ему, и, усевшись на корточки, начал
собирать разбросанные горшки и кастрюли.
- А где Малыш? - едва слышно спросил его Петр. - Ты не можешь
пожелать, чтобы он вернулся обратно?
- Это...
- ...очень глупое желание. Человек в таком окружении очень часто
оказывался неправ.
- Опасное, - прошептал Саша, поднимаясь с земли. - Петр, не подходи
близко к ней, пожалуйста, не подходи к ней! Я не знаю, я не вполне уверен,
но мне не нравится то, что я слышал...
- Ну у меня и компания... - Он ухватил Сашу за плечо, ощущая
твердость мускулов как что-то единственно реальное в этом лесу. - Саша,
послушай меня, с ней все в порядке, да еще есть ты. Нас здесь будет трое,
если мы будем все делать вместе, ведь только Бог знает, что являет ее
мать, на самом деле.
Саша взглянул на него так, будто Петр сказал нечто внушающее сильное
беспокойство, и крепко сжал его руку.
- Петр, Ууламетс прав, ей нельзя верить, на нее нельзя полагаться...
- Думаю, что еще больше нельзя верить ее отцу, приятель. Я надеюсь,
что ты заметил, как он обходился со своим последним учеником. - Петр
сложил одеяла и добавил, будто имел все время какую-то постоянную цель: -
Так куда же, ради Бога, скажи мне, мы все-таки отправляемся?
- Я не знаю.
- А знаешь, что я думаю? Я думаю, что мы сейчас находимся не так уж и
далеко от реки. Мне кажется, что мы просто-напросто сделали большую петлю
вдоль берега. Ведь водяной не очень-то ходит по земле. Я думаю, что мы
собираемся вверх по реке, и это почти совпадает с тем направлением,
которого мы придерживались, когда шли сквозь чащу, если никто из нас не
сбился со следа.
- Это вполне может быть, - согласился с ним Саша. Это можно было
рассматривать как, в некотором смысле, реабилитацию. Петр нагнулся и
связал одеяла, пока Саша собирал мелкие вещи.
- Поторопитесь! - закричал на них Ууламетс.
Петр побормотал, обращаясь к Саше:
- А ты, случаем, не мог убить дворовика?
- Не знаю, - сказал Саша, плотно сжав рот, и в отблесках костра его
лицо вовсе не напоминало бывшего конюшего из Воджвода. - Я очень
беспокоился о тебе и об Ивешке. Запомнил, что мы обещали друг другу?
Ничего не делать без предупреждения?
От этих слов Петр почувствовал какое-то беспокойство. В его душе было
уже готово противоположное мнение, которое он держал при себе, пока Саша
не заговорил об этом.
- Обещай мне... - Петр едва уже не закончил фразу, добавив "не влиять
на меня", но подумал, что, может быть, сейчас это будет очень глупо, и не
сказал ничего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165