Ууламетс был
колдун, и это было абсолютно точно: он убедился в этом, когда наблюдал
прошлой ночью, когда Ууламетс держал свои руки над раной, как лицо Петра,
покрытое потом и перекошенное от боли, стало постепенно обретать свой
прежний цвет и покой.
Ни один колдун в Воджводе не мог сделать этого... или, может быть, не
было раненых людей, которым было доступно подобное леченье. Почти каждый
человек в городе знал бы его, люди стадами шли бы к этому колдуну и, в
конце концов, могли бы сделать его таким богатым, как не приснилось бы и
во сне ни одному боярину. Ведь, пожалуй, тогда он мог бы даже стать
царским лекарем.
А Ууламетс действительно мог бы спуститься по реке до Киева и
поискать там своей удачи при таком-то уменье...
А разве нет?
Тогда почему же он сидел в этой лачуге рядом с речным перевозом, где
уже давным-давно никто не появлялся, среди этих лесов, в которых не
селились ни белки, ни зайцы?
Он назвал их с Петром разбойниками, при первой же встрече.
Но где же в этом лесу могли жить разбойники, в которых так любили
верить люди, жившие в городе? А если все-таки у них и было какое-то тайное
жилище в глубине лесной чащи, так чем же они могли здесь кормиться, когда
кругом не было ни путешественников, которых можно было бы грабить, ни
дичи, на которую можно было бы охотиться, если, конечно, не допускать той
мысли, что они жили так, как заявлял о себе Ууламетс: ловили рыбу и
выращивали овощи? Но едва ли можно представить, что такие люди могли
позволить себе подобный образ жизни.
Перед Сашей открылось противоречие его теперешнего бытия, как
несоответствие правды солнечного утра и неправды всего остального,
окружавшего его, и опасность которого могла во много раз превысить ту
радость, которую он получал, греясь под теплыми солнечными лучами. И очень
возможно, он был бы прав, если бы был благоразумен и захотел вернуться в
Воджвод, где по утрам продолжал бы ухаживать за лошадьми или поджидал
выходящую прогуляться по перилам кошку, которая всякий раз желала ему
доброго утра... и делать множество обычных домашних дел, которых он был
лишен здесь, в этом затхлом пыльном месте, на берегу реки, по которой,
наверное, никогда не проплыла ни одна лодка.
Хорошо еще, что рядом с ним был Петр, без которого он не знал бы, что
ему и делать. Ведь уже сама мысль остаться наедине со стариком пугала его,
и он не мог даже выразить словами причину этого страха, хотя и не был так
наивен, как считал Петр: например, он очень хорошо знал, каких именно
клиентов дяди Федора следует избегать и как именно можно ускользнуть от
нежелательных встреч.
Подтаскивая к дому уже третье ведро, он продолжал раздумывать над
тем, почему все-таки в тот момент Ууламетс пронзил его взглядом своих
глаз, не позволявших ему отвернуться в сторону, которые однажды
остановившись на нем, сделали его полным дураком, так что он промямлил
"да" на предложение старика, согласившись заплатить цену, размер которой
заранее был ему неизвестен... И сам тут же нашел для этого необходимый
ответ: потому что в противном случае Петр мог бы умереть, а ему пришлось
бы оставаться одному в этом доме.
Он полагал, что Петр не смог бы уйти без него, не смог бы проявить
такую жестокость, а, наоборот, должен был быть благодарен ему... за то,
что он, не оказавшись в действительности сколь-нибудь способным колдуном,
чтобы вылечить его, заключил самую дурацкую сделку с тем, кто мог оказать
реальную помощь.

К полудню Ууламетс заставил его отмыть и выскоблить бревенчатый
настил и крыльцо (для чего понадобилось воды еще больше, чем он принес до
этого), починить болтающуюся обшивку и сломанный ставень. В полдень
проснулся Петр. Он был все еще болезненный и слабый, но он должен был
признаться самому себе, что больше не чувствовал прежней боли. Он выпил
немного чаю, который Ууламетс предписал ему, затем встал, завернувшись в
остатки своей рубашки, и с помощью Саши подрагивающей походкой неверной
походкой вышел на воздух.
Петр был немногословен. Он лишь заметил, что чай очень хороший и что
самочувствие его значительно улучшилось. И лишь под самый конец прогулки,
когда они вернулись назад к крыльцу, он сказал, что в самом лучшем случае
они задержатся здесь на пару дней, а затем снова отправятся в путь.
- Мы не сможем, - страдальческим голосом произнес Саша. Мы не сможем
"снова отправиться в путь". Старик держит нас расчетом за твое лечение.
- Но мы можем заплатить ему.
- Мы ведь уже пытались сделать это, - сказал Саша, догадываясь, что
Петр мог и не вспомнить очень многого из того, что происходило прошлой
ночью, и ему даже пришлось остановиться, чтобы продолжить разговор, пока
они были одни. - Он колдун, и он сказал, что не хочет брать деньги.
Петр рассмеялся. Его голос был все еще слаб, но в нем слышались
оттенки отчаяния, смешанного с безрассудством.
- Все колдуны хотят получать деньги, и это единственное, в чем они
действительно преуспели.
- Но только не этот.
- Этот старик очень способный лекарь, умело использующий травы. Его
лекарства очень хорошо помогают. Мы заплатим ему серебром, у меня еще
кое-что осталось, мы заплатим за жилье, еду и, может быть, даже за нашу
дорогу, если мы сможем убедить этого старого козла уступить нам лодку...
- Он не перевозчик. Я даже не думаю, что здесь в ближайшее обозримое
время вообще был какой-нибудь перевоз, во всяком случае с тех самых пор,
когда закрылась дорога на Восток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165